Похороны, или Банька по-черному
В соседнем подъезде дома похороны. Умер Федор Силачев. Мужик пожилой – по тем меркам, что в селе механизаторы обычно дотягивают до шестидесяти. Как ни как, семьдесят шесть. « Дай бог каждому», – констатируют старухи у гроба.
Пришла проводить в последний путь к выносу, и сразу замелькали картинки из жизни мало знакомого человека: вот сидит Федор на лавочке возле дома, угрюмый и невеселый, с округлившимся животом, на котором покоятся натруженные тяжелой работой руки. А по молодости-то был ого-го! У баб одиноких нарасхват. Но прижился он у Валентины, красивой бухгалтерши, которая забрала Федора к себе в благоустроенную однокомнатную квартирку, и Валина Любашка стала ему как дочь. В былые годы Федор был балагур, любил байки травить, кода комбайнеры собирались на полевом стане во время короткого отдыха, не прочь был поддеть кого-нибудь для общего смеха, часто подтрунивал над бабенками, которые садились с термосами от него подальше. Да и внешне он был похож на Жванецкого, и когда все катались со смеху, был невозмутим.
Если дородная бригадная повариха Татьяна, к примеру, раздавала мужикам пироги с ливером, с крупную ладонь, пышные и зажаристые, Федор брал два, складывал их плошмя, говорил: « С натуры», – и отходил, а мужики уже давились и ржали, как жеребцы, и раскрасневшаяся от жара Татьяна напрасно пыталась достать Федора половником :
– Да че б ты понимал! Я даже лосиные губы готовила для делегации! – кричала повариха, отстаивая свои кулинарные способности.
– Дык и я про губы, – парировал Федор, а смех грохотал все сильней.
И вот в один из страдных поздних вечеров с Федором приключился казус по приезде домой, о котором он сам поведал своим товарищам… Осенний вечер был тусклым и промозглым, ветер швырял мелким, противным дождем, и Валентина пораньше истопила баньку по-черному (жили они с Федором тогда еще в плотниковском домишке на самой окраине) – знала, что косовицу бросят пораньше. А в это время беспутный алкаш Ванька Меклер рыскал по селу в поисках – чем поживиться, самогонки ему в долг не давали, жрать хотелось, и замерз, как собака. В те времена живности было в каждом дворе, и Ваньке не стоило большого труда спереть молодого гуся. Спереть-то спер, а куда с ним деться? … К Силачевым – в баню. Устроился Ванька на полке, отогрелся сначала, собрался за дело приняться, благо кипяток под рукой. Да не подумал, что люди еще не мылись, хоть и темно, а время-то раннее. А в это время Валя выпроваживала в баню Федора с веничком березовым и чистыми кальсонами. Заходит Федор в баню и обомлел… на полкЕ гусь белый и молвит ему человеческим голосом: « Здравствуй, Федя» …. « Здравствуй, тега», – ответил Федор на приветствие гусака, и почувствовал опускающуюся тяжесть в исподних. Где было знать хозяину, что это приветствует его начисто перепуганный Ванька, застуканный на месте преступления – с улицы в бане хоть глаз коли.
А между тем Валентина сновала от печки к столу: резала ломти от домашней круглой булки, поливала постным маслом капусту с кружками лука и законную рюмочку налила – все, как Федя любит, осталось только щец налить, но это попозже, а то простынут.
Что-то долгонько нет Федора. У Валентины вдруг екнуло что-то внутри: ни к Маруське – ли – Пузырихе сбежал как в позапрошлый год?! Выскочила во двор – в бане живым не пахнет, и помчалась, не разбирая тропинки по крапиве и лебеде к Маруськиному дому. Вот и окошко незашторенное. Дух перевела, заглянуть боится. Осмелилась, посмотрела… Тьфу! За столом Ванька Меклер сидит, самогоночкой угощается. Побрела назад, а тревога не отпускает. И вдруг слышит: кто-то всхлипывает так жалобно – из бани, кажись. Подходит со страхом.
Двери в баню распахнуты, теплом не пахнуло —давно прогрели в каменке угли, а на пороге Федор сидит…
Утром про этот случай уже знала вся деревня. Видно, Ванька, перепугавшийся не меньше, Федора, пожаловался Маруське. А Маруську хлебом не корми, только бы посплетничать, более того – показать свой козырь, что мужики ее не обходят стороной.
Когда Федор приехал на бригаду, сразу понял, что мужики в курсе и как-то напряженно молчали. И только в обед обстановка разрядилась.
Подойдя к раздаточному окну присмиревший балагур приветливо произнес :
– Здравствуй, Таня.
И тут Татьяна, решив отыграться за прошлые обиды, картинно подперев свои выпуклые бока, громко выкрикнула ответное приветствие :
– Здравствуй, Тега! Портки-то поменял?
После этого случая Федор стал каким-то другим, присмирел что ли. Налево больше не ходил, остальные годы с Валей душа в душу прожил… и вот хоронят Федора. Был человек и нет, а байка о нем останется.
Я всегда ждала ее, любимую бабу Дусю, а она появлялась как-то внезапно со связкой баранок на шее, с полотняным мешочком любимых «Батончиков», с химической завивкой на начинающей седеть голове, с толстоватым носом, всегда покрыты бисеринками пота, делавшим ее лицо веселым, даже немного смешным.
Самыми радостными для меня были дни, когда баба Дуся соглашалась взять меня погостить в город. Она жила в коммуналке в доме барачного типа на четвертом этаже вместе со своей матерью Поленькой и взрослой дочкой Тамарой. Эта городская квартира казалась мне хоромами, хотя представляла собой одну комнату с углом, отгороженным ширмой под кухню. Я любила наблюдать за городом из распахнутого окна с неизмеримой, как мне казалось, высоты: за спешащими куда-то людьми, за вереницами машин и с шумом проходящими трамваями.
Баба Дуся работала на заводе, старуха исчезала на целый день, Тамара уходила на службу. Вечера я ждала с нетерпением, потому что с возвращением бабы Дуси дом оживал, и сразу материализовались все члены семьи. Баба Дуся, потому как стояла летняя жара и в доме не было мужчин, расхаживала по комнате в розовых панталонах, дымя неизменной «беломориной», что-то весело рассказывала и одновременно накрывала на круглый стол. Я заранее знала, что будет обязательно чай с лимоном и шоколадное масло (от нашей Зорьки такое не получалось).
Когда наступал момент моих проводов домой – а отправляли меня попутным рейсом или с кем-то из знакомых – баба Дуся начинала собирать подарки. Это были Тамарины платья, почти новые и модные, для моих старших сестер, брюки для Шуроньки, моего отца (Поленька была хорошей портнихой) и много всякой другой всячины. Мне как-то подарили даже ручные часы с браслетом, кругленькие – «Чайка», но после, когда я уже училась в 8 классе. Это сейчас часы – предмет ежедневной необходимости. В то, далекое время – это была роскошь, мало кому доступная, тем более в юном возрасте. Это как мобильник для нынешней третьеклашки!
