Наш мир безграничен. Невозможно классифицировать и тем более посчитать дикие и разумные существа, его населяющие. Нравов и легенд в нем не меньше. Каждое новое предание уводит вдаль, к прежде неведомым краям. Посвятив всю жизнь путешествиям, вы так и не достигнете предела обитаемых просторов, даже не услышите о нем, а все встречные земли будут особенными, не похожими ни на одну из пройденных вами земель.
«Поучение о разнообразии народов». Гаон Свент из Ликинора
Прошло три года с тех пор, как я покинул родной дом. Цель моих странствий была близка. Сейчас, когда восточная граница Земель Эрхегорда осталась позади, можно было ненадолго забыть об опасностях, с которыми я столкнулся на пути в этот край. Однако воодушевления я не испытывал. Отчего-то сейчас, сидя на циновной козетке в приемном зале, я думал лишь о теплых подушках на вааличьем пуху (они ждали меня в «Нагорном плесе»). Впрочем, настоящих причин для воодушевления пока что не было. Приблизившись к цели, я теперь должен был идти вслепую, не зная, в каком направлении сделать следующий шаг. Это не могло не удручать.
– Комендант лично возьмет у вас письма, – предупредил меня стражник.
Привстав, я коротко кивнул и вновь тяжело опустился на козетку. Стражник остался в дверях и больше не проявлял ко мне интереса.
Кроме нас двоих, в приемном зале никого не было. В центре на возвышении стоял трон наместника. Вдоль стен тянулись пустые лавки для гостей. С высоты крестового свода опускалась громоздкая, вырезанная из монолитной глыбы карнальского камня сферическая люстра. От нее в разные стороны тянулись крепежные цепи, каждую из которых держали потолочные изваяния воинов – они потонули в нервюрах, застыли в напряжении всех сил.
Запрокинув голову на твердый подголовник, я старался побороть сонливость. Вспоминал, как еще этим утром ехал через горные поля, не зная, когда доберусь до стен Багульдина, да и смогу ли вообще до них добраться.
Кажется, я проникся всеобщим унынием. По телу растекалась слабость. Окруженные туманом, всеми позабытые, жители Багульдина – от простых булочников на Ярмарочной площади до гвардейцев в парадной форме на входе в ратушу – погрузились в липкое оцепенение. Их не тревожили ни события последних недель, ни слух о гибели очередных гонцов в Целиндел.
Еще в Харгое, приграничном городе, меня предупредили, что путь к Багульдину опасен. Год назад подходы к нему стало затягивать туманом. Поначалу сообщение продолжалось без помех, а в прошлом месяце, когда туман окончательно сгустился, пропало сразу два посыльных разъезда. Узнав, что я тороплюсь и не намерен задерживаться на границе, местный распорядитель посоветовал не съезжать с брусчатки, ориентироваться на сигнальный огонь Багульдина и вручил мне связку служебных писем, которую должен был забрать ближайший разъезд.
– Зачем рисковать своими людьми? – пояснил распорядитель, заметив мое удивление.
– А если я потеряюсь в пути?
– Это будет прискорбно.
– Прискорбно… – тихо повторил я, когда Харгой остался далеко позади, а вокруг меня, несмотря на ранний час, повисли бледные сумерки – так началась мгла.
До Багульдина я добирался больше трех суток. В прежние дни, по словам распорядителя, этот путь даже у груженых подвод занимал около восьми часов. Причиной моей медлительности были туман и путаные изгибы дороги.
Въехав на косогор, я был вынужден остановиться. Спустился с козел, зажег масляный светильник на гартолле[1] и дальше вел лошадей за повод. Когда излучина дороги становилась слишком крутой, приходилось со всей силы тянуть их в поворот.
Туман позволял без страха смотреть в обрыв, начинавшийся сразу за обочиной, но я поднялся высоко и понимал, что там – гибельная пропасть.
Это был странный сухой туман. Словно клубы дыма, только ничем не пахнущие, не тревожащие глаза. В нем было тепло и по-своему уютно. К тому же он поглощал звуки – в нем пропадали и цокот копыт, и скрип рессор. Я погонял лошадей криком, но едва слышал самого себя. Чувствовал, как под ногами перекатываются камешки, но не различал ни скрежета, ни даже простого шороха.
Свет фонаря не мог пробиться через мглу. Гартолла катилась в тесном, мутном куполе света, и я не сразу заметил, что подъем закончился. Косогор сменился прямой дорогой. Ехать стало проще, но о том, чтобы вернуться на козлы, не могло быть и речи. Я теперь едва различал дорогу под ногами и должен был изредка склоняться – руками ощупывать брусчатку и так проверять, не сошел ли на обочину. За ней меня могло ожидать что угодно: скалы, болота, каменные разломы, наконец – заросли гибалокуса или другой ядовитой растительности. Торопиться и рисковать своей жизнью я не хотел.
Иногда в тумане угадывалось слабое движение. Я думал, что это дикие звери, и готовился встретить их обнаженным мечом, но вскоре разглядел, что во мгле таятся серые сгустки, будто небольшие, опустившиеся к земле облака. В них не было ничего угрожающего, и все же я предпочитал пропустить их, если они проплывали перед моей гартоллой. Прикасаться к ним не было никакого желания.
К концу первого дня я оказался возле укрепленной стены и обрадовался, уверенный, что достиг Багульдина значительно раньше, чем рассчитывал, но вскоре понял, что это лишь приграничный редут – укрепление за Харгоем, построенное для вторичной обороны. Редут был давно заброшен. Судя по всему, многие десятилетия. Раззявленные ворота глубоко осели в каменистый грунт, сторожки на входе заросли́ аргенскими колючками, а патрульные переходы и вовсе обвалились. Я был уверен, что редут стоит в скальной узине, но убедиться в этом не позволял туман.
Если б не мгла, я бы прогулялся по руинам, а так ограничился поиском дров для костра, при этом обвязал себя веревкой, чтобы не потерять гартоллу, – на ощупь бродил по округе, словно зверь на привязи.
Погоня за мной давно прекратилась. Уже два месяца меня никто не тревожил. Меч не покидал ножны, а последнюю стрелу из гартоллы я выломал еще весной. Харконы никогда бы не сунулись в Западные княжества, я и сам их едва прошел. На границах Земель Эрхегорда у них совсем не было власти. И все же ночевать я предпочел в стороне от дороги, под осыпавшимися стенами редута.
… За дверью, возле которой стоял стражник, послышались гулкие шаги. Я вздрогнул – понял, что задремал. Выпрямился, наскоро растер ладонями лицо, чтобы прогнать сонливость и приготовиться к встрече с комендантом, но, когда дверь открылась, увидел, что это второй стражник, не более того.
Как и первый, он был облачен в легкие кожаные доспехи, украшенные незамысловатыми узорами из серебряных нитей. Под откинутым правым наплечником виднелся окантованный вырез в рубахе, а в нем – оголенное плечо с черными знаками сигвы, по которым определялись звание стражника и город его приписки
