Позвонила Бояркина и сообщила, что через тридцать – сорок минут будет у него. Подлесный прокашлялся и открыл рот:
– А-а…
Но Бояркина уже прервала разговор, бросив трубку.
А что, собственно, ей надо? Подлесный, поправив подушку, лёг повыше и окинул комнату придирчивым взглядом. Довольно чисто, но убого, на подоконнике и люстре – пыль. А в кухонной раковине грязная посуда мокнет.
– Ладно, сейчас, – скривился Подлесный и прикрыл глаза. – Пять минут – мои.
А как на душе-то мусорно и муторно! К нам едет… Как раз что-то из этой оперы снилось ему сегодня ночью. Лицо как-то смазалось, но остальное и теперь ещё можно рассмотреть – разрешительная способность кадров ночной оргии виртуального свойства достаточно высока. Однако вспомнился пустой холодильник и то, что совсем нет денег.
А долги – есть. И за квартиру не плачено уже два месяца. Семь дней назад он выторговал у хозяйки отсрочку аж на десять дней, однако неделя уже минула, отстегнув от десяти дней отсрочки целых семь.
Перемывая посуду, он обнаружил, что ожидает прихода Бояркиной с почти что радостным нетерпением, и в ярости швырнул тарелку в стену. Пришлось отодвигать тумбовый стол и выковыривать из-за него осколки, а также и иной мусор, попавший туда ранее. А если бы чуть левее, то не было бы необходимости мебель ворочать и тревожить залежи плесневелого хлама.
Бояркина заявилась с двумя пакетами, наполненными жратвой, и, не разуваясь, прошла на кухню.
– Ой да у тебя и чисто, – удивилась она. – А я и не разулась даже.
– Ну так разуйся, – пожал плечами Подлесный, потом сходил за тапочками и бросил их к ногам гостьи.
Бояркина, занятая извлечением съестного из пакетов, внимания на тапочки не обратила. Подлесный, засмотревшийся на укрытые тонкой тканью платья подпружиненные плавками ягодицы её, о тапочках забыл.
– А вот и водочка. «Кремлёвская», – радостно сообщила Бояркина и, покачивая бутылкой, обернулась к Подлесному. – Сейчас выпьем и за Кремль, и за деньги.
Подлесный нахмурился, но ничего не сказал.
– Ты почему всё молчишь? – с наигранным удивлением спросила Бояркина.
– Чего ты хочешь? – усмехнулся Подлесный.
– Чего хочу? Да в гости к тебе зашла. А ты стоишь пнём. С улыбочкой на роже. Только это и не улыбка вовсе, а какие-то предсмертные судороги лицевые. Проезжала мимо… Ну! Чего ты? Ну а если и дело у меня к тебе – что? Да, имеется дельце для тебя, небольшая халтурка. Надеюсь, не откажешь по старой памяти. Но о делах – потом. Давай, Диман, прояви себя хозяином. Кстати, за квартиру я заплатила.
– Кто тебя просил? – нахмурился Дмитрий.
– Никто не просил, – дёрнула головой Марина Бояркина и улыбнулась Подлесному. – Я просто подумала, что, возможно, у тебя сейчас материальные трудности, и позвонила хозяйке. А потом заплатила. Не будем же мы с тобой из-за этого ссориться.
– Понятно, – с горькой усмешкой проговорил Подлесный.
– Да что тебе понятно? – воскликнула Бояркина. – Всё ему уже и понятно, видите ли!
– Да, всё. И я тебе сразу отвечаю: нет и нет. И ещё раз нет!
Дмитрий Подлесный повернулся и вышел из кухни. Заплатила за квартиру, накупила продуктов, взяла водки и – к нему. Какие тут ещё могут быть вопросы? Дельце, понимаете ли, у неё! Известно, какие у неё могут быть дела к нему. И добра от них не жди. Рано или поздно подведёт она его под монастырь. Или куда похуже. И ведь не только квартира, жратва и водка – ещё и флиртообразные вибрации! Он не слепой – видит, тем более что уж кого-кого, а свою, в прошлом, гражданскую жену Марину Бояркину Дмитрий Подлесный знает и чувствует в этом плане вполне конкретно. И все эти штучки, всю систему сигнальных механизмов он за годы их совместного проживания изучил очень хорошо.
Однако любовь – болезнь не заразная. Она не заразит его, не удастся ей. Тем более что это и не любовь с её стороны вовсе, а нечто прямо противоположное. Если хотя бы это можно было классифицировать как ностальгический реверанс… Если бы она, припомнив всё то хорошее, что… Но об этом и думать не следует. Специфический акт делового общения – вот чем является для таких, как она, то, что могло бы произойти, не будь он столь решителен и непреклонен. А она специально водочки прикупила, понимая прекрасно, что мужчина, когда переберёт, может стать лёгкой добычей женщины.
Дмитрий включил телевизор и продолжал размышлять в прежнем направлении, не обращая внимания на события в стране и мире, о которых стремился поведать ему диктор. Прошло не менее пяти минут, когда Подлесный вдруг заметил, что никаких звуков из кухни не доносится. Может быть, Маринка ушла? Однако скрипучая входная дверь поставила бы об этом в известность не только его, но и соседей по лестничной площадке.
Подлесный подошёл к телевизору и убавил звук. Прислушался. Нет, Бояркина всё-таки по-прежнему там. Но что она делает? Дмитрий взял с телевизора давнишний номер «АиФ» и принялся неторопливо листать. В поисках материала, который в данный момент мог бы его заинтересовать.
Спустя несколько минут Подлесный бросил газету на стол и отправился на кухню.
– Пришёл? – тепло улыбнулась ему Бояркина. Она сидела за столом, в правой руке её была рюмка. – А я тут в одиночку, как заправская пьяница.
На столе – огурчики, колбаска, сыр, селёдочка. Всё порезано и уложено на тарелочки. Огурчики – на одну, аккуратные кружочки колбасы – на вторую, сыр и селёдка – на третью и четвёртую. Зачем? Зачем столько тарелок пачкать?
– Я, знаешь, проголодалась, – с трагическим вздохом продолжила Марина. – Это ничего, что я тут перекушу у тебя?
Дмитрий не сразу нашёлся, что ей ответить.
– Хорошо, – наконец выдавил он из себя, – перекусывай и мотай. И будем считать, что разговор, ради которого ты всё это затеяла, уже состоялся.
– Но ты даже не выслушал меня. А ведь и нужно-то всего лишь имитировать покушение. Ты уже проделывал такое, и не один раз.
– Опять ты за свои штучки! Я не хочу и не буду ничем подобным заниматься!
– И это окончательное твоё решение? – ставя рюмку на стол, поинтересовалась Бояркина.
– Да.
– Ну что ж. Думала, тебе деньги нужны. Нет? – Бояркина с сожалением обвела взглядом стол. – Думала, посидим, выпьем, с деньгами тебе помогу. Работа не пыльная, а деньги приличные.
– Сколько? – задал вопрос Подлесный.
– Пять. Америкэн, естественно.
– Почему так много? – насторожённо прищурился Дмитрий. – Что-то тут, я смотрю…
– Да просто он известен как густой даместос или порошок «Дося». И ездит с телохранителями. Человек он большой, как ты понимаешь.
– Значит, я понарошку, так сказать, а его псы из меня решето сделают по полной программе и в натуральную величину, – покивал Подлесный.
