МАЛЕНЬКИЕ ИСТОРИИ
В. Хотног
Начало
После окончания школы ни у кого в нашей семье не возникало вопросов по поводу
моего дальнейшего обучения. Надо было поступать в Кишиневский политехнический
институт. На любой факультет. Но в политех. Причина очень проста – мой родной дядя
учился в этом институте. Да и среди папиных знакомых особо ценился именно этот
институт. А моя тяга к техническим наукам, по мнению взрослых, только подтверждала
правильность выбора. Когда я учился в старших классах мои технические самоделки
«доставали» всех. Однажды родная тетя готовилась за моим столом к сессии. Когда
набежали тучи и в комнате стало темно, сработал фотоэлемент, включилась настольная
лампа и стали закрываться шторы. От испуга она до вечера лишилась дара речи.
Итак, для обучения был выбран энергетический факультет.
Поступил без проблем, никаких поддержек, репетиторов. В моей группе я был
единственный человек из Кишинева. Все остальные, включая трех девушек, приехали из
дальних районов Молдавии. Большая часть ребят поступила после армии. Стать
отличником в такой группе не составило никакого труда. У меня все списывали, поэтому
надо было приходить на занятия раньше. Занятия проходили в самом центре Кишинева, за
зданием ЦК Коммунистической партии Молдавии. Уважительное отношение со стороны
большинства на потоке мне удалось завоевать уже в первом триместре. На потоке было
три группы. В двух других группах обучались и сверстники из Кишинева. Особо много их
было в третьей группе, причем среди них были представители «золотой молодежи».
Прически, одежда, главным атрибутом которой были джинсовые костюмы, и увлечения,
возвели непроницаемую стену между ними и остальной частью курса. Многие смотрели
на них с нескрываемой завистью. Не могу сказать, что и я им завидовал, но что-то в их
поведении меня завораживало. Всем потоком мы ходили только на лекции, но случалось,
что преподаватели вдруг устраивали блиц-опрос прямо на лекциях, и тогда я блистал
своими знаниями. В такие редкие минуты с завистью смотрели уже они на меня. Несмотря
на то, что это были дети высокопоставленных родителей, тяга к знаниям у них была. Ни
со мной, ни с другими они не дружили. На одном из старших курсов была еще одна такая
группка, вот они вместе и водились.
К концу первого курса меня стало тяготить обучение на энергетическом факультете.
К тому времени, дядя был на пятом курсе. Иногда он оставался ночевать у нас. Я с ним
подолгу общался и листал его конспекты. И понял, что это все мне совершенно не
интересно. К концу года я стал собирать информацию о других факультетах и
специальностях нашего института. Выбор еще не был окончательным, но после летней
сессии я пошел к декану факультета, господину Парсаданяну, с просьбой разрешить
перевод на другой факультет. Он даже не выслушал меня до конца. Не так много у него
было отличников, и он их всех оберегал. На нашем курсе кроме меня на повышенную
стипендию шел еще Дмитрий Брагиш (будущий министр экономики Молдавии). Поэтому
декан заявил:
– Я категорически против! И никуда не отпущу! А если надо будет, переговорю с
деканом факультета, куда вы собираетесь переводиться. Вы соображаете, что делаете? Да,
у вас через год может быть ленинская стипендия!
О стипендии, конечно, я знал. На факультете у меня была и необходимая для
получения повышенной стипендии общественная работа. Я не так активно занимался
комсомольской работой, как Брагиш, но моя общественная работа тоже была весомая:
меня приняли в «тараф» (ансамбль народных инструментов), зачислив при этом на
Факультет общественных профессий. На всех крупных праздниках мы представляли
институт на городских концертных площадках.
Тем летом, после разговора с деканом, я немного остыл с переводом. Пошел на
практику, а осенью вновь начались занятия.
Как-то в один из дней, когда были практические занятия, мы переходили из
аудитории в аудиторию. Еще по случаю моего поступления в институт, родители с
большим трудом и «по большому блату» купили мне дипломат. В то время они только
входили в моду. В него не все учебники помещались, иногда приходилось таскать еще и
пакеты, но ходить с импортным дипломатом было писком моды. Темно зеленый дипломат
под «крокодилью кожу» был среднего размера и аккуратно помещался в стол аудиторий.
Придя на пару по высшей математике, я достал конспект, учебник, и засунул
дипломат в стол. Занятия прошли как обычно. Заработав какие-то оценки, в конце пары
умудрился еще сделать домашнее задание. Именно домашнее задание меня и задержало в
аудитории дольше остальных. Закончив решать задачку, достал дипломат, чтоб положить
тетрадь и книгу. И вдруг почувствовал, что вместе с дипломатом вытащил из стола еще
что-то. Посмотрел. Квадратный конверт темного цвета, обтянутый целлофаном. С одной
стороны фотография какой-то кучки людей у стены, в свете прожектора. И какие-то
надписи на английском языке. В школе я учил французский, однако выбранная
специальность требовала знаний английского, поэтому меня зачислили в начинающую
группу и, по крайней мере, определить, что это английский я смог. В аудитории никого уже
не было, до окончания перерыва оставалось немного времени, надо было спешить. Я
засунул находку в дипломат. Она туда поместилась прямо точно по размерам! Убежал на
последнюю пару. Придя домой, выложил все из дипломата и два дня не обращался к
находке. Был период сдачи контрольных работ, а к учебе я относился очень ответственно.
Никаких объявлений о потерянных вещах в институте я не видел, никто ничего не искал.
В конце недели, разбирая учебники, занялся вплотную конвертом. Только тогда
понял, что это музыкальная пластинка. Причем зарубежная. Конверт был распечатан.
Внутри был вкладыш, в котором и находился диск. На вкладыше черно-белая фотография:
два мужика и женщина, а перед ними какие-то нищие дети. И вдруг я понял, что
пластинку хозяин и не стал бы искать, за «распространение чуждой» музыки во время
лекций могли ведь и «попереть» из института. Была середина семидесятых.
Идеологическое воспитание проводилось на высшем уровне, поэтому ощущение, что
держу в руках идеологическую диверсию, у меня было точно. А вот куда ее «сдать» я
даже не догадывался.
На чердаке у нас был патефон и старые патефонные пластинки, а в доме только
синие гибкие пластинки с песнями популярных советских ВИА. И, традиционный по тем
временам для всех семей СССР, радиоприемник ВЭФ, который имел наверху механизм
для проигрывания пластинок. Я понятия не имел о типах снимающих звук игл, об их
тяжести. Достал пластинку. Какой-то волшебный свет исходил от нее, она оказалась
немного гибкой, и я сразу ощутил, что держу в руках нечто очень ценное. Меня охватило
