– Я позвонила и договорилась, что приеду.
Она сказала это так, словно речь шла о визите к стоматологу или терапевту или о встрече с настырным продавцом, который обещал ей с Уолтером пожизненную гарантию на охлажденное молоко, свежие овощи и незаветрившийся сыр, если они купят эту новейшую марку холодильника.
Уолтер вытирал посуду, не отрывая взгляда от кухонного полотенца, от нарисованного на нем желтенького цыпленка под зонтиком. Он не спорил. Любовь Уолтера Арчера к логике, его умение руководствоваться здравым смыслом были для Ройи подтверждением ее собственного здравого смысла. Ведь недаром она стала женой разумного и – боже! – невероятно чуткого и внимательного мужчины. И не вышла замуж за того мальчишку, с которым встречалась так много десятков лет назад в небольшом магазине канцелярских принадлежностей в Тегеране. Вместо этого жизнь привела ее к этому столпу стабильности, рожденному в Массачусетсе. К Уолтеру, который почти каждый день ел на завтрак сваренное вкрутую яйцо.
– Если хочешь повидаться с ним, не откладывай и поезжай, – сказал он, вытирая ложки. – А то ты в последние дни чуточку нервничала.
Теперь Ройя Арчер стала почти американкой, и не только благодаря замужеству, но и потому, что прожила в Соединенных Штатах больше полувека. В ее памяти осталось детство, прошедшее на жарких и пыльных улицах Тегерана, игра в салки с младшей сестренкой Зари, но теперь ее жизнь ограничивалась Новой Англией.
Жизнь с Уолтером.
Но неделю назад она зашла в один магазинчик – купить канцелярские скрепки! – и размеренный уклад ее жизни дал трещину. Она снова перенеслась в тревожное лето 1953 года, в центр иранской столицы, в фойе кинотеатра «Метрополь». Вот круглый красный диван, над ним крупными хрустальными слезами сверкала люстра, плавал синеватыми струйками дым сигарет. Парень взял ее за руку и повел вверх по лестнице в кинозал, где на экране ласкали друг друга кинозвезды с иностранными именами. После фильма он провожал ее домой. Сгущались летние сумерки, всюду цвел жасмин, по лавандовому небу тянулись полосы самых немыслимых оттенков розового и красного. Возле одного из жасминовых кустов он сделал ей предложение. Его голос дрогнул, когда он произнес ее имя. После этого они обменивались бесчисленными любовными посланиями, строили планы на будущее. Но ничего не получилось. Жизнь лишила их всего, разрушила все их планы.
Ничего не поделаешь.
Мать Ройи всегда повторяла, что наша судьба при рождении начертана у нас на лбу невидимыми чернилами. Никто ее не видит и не может прочесть, но она там, и течение жизни следует той судьбе, как бы мы ни пытались обмануть ее.
Десятки лет Ройя прогоняла мысли о нем. Ей нужно было как-то налаживать свою жизнь в чужой стране. Замужество, Уолтер. Заботы о ребенке. Парень из Тегерана оказался где-то на периферии памяти, словно старая ненужная тряпка на дне ведра, а потом и вовсе был почти забыт.
Но теперь она наконец-то могла спросить его, почему в тот день он не встретился с ней в центре площади, ведь она ждала его там.
* * *
Уолтер умело маневрировал на скользких участках дороги, узкой из-за сугробов. Когда они резко остановились, Ройя не смогла открыть дверь машины. Видно, во время долгой поездки ее заклинило.
Он обошел капот и открыл дверцу, потому что он – Уолтер, потому что его так воспитала мать (Элис: добрая, милая, пахнувшая картофельным салатом); она научила его, как нужно обращаться с леди. Теперь ему было семьдесят семь лет и он не мог понять, почему молодые люди не берегут своих жен как зеницу ока, как хрупкое стекло. Он помог Ройе выйти из машины и поправил на ее шее вязаный шарф, чтобы он защищал от ветра ее нос и губы. Вместе они пересекли парковку, поднялись по ступенькам серого здания и вошли в Дакстонский пансионат.
В вестибюле их встретил поток перегретого воздуха. За столом регистратора сидела молодая женщина лет тридцати с пластиковым бейджиком на груди, на котором значилось «Клэр». За ее спиной на доске объявлений листки с энтузиазмом и восклицательными знаками сообщали: «Вечернее кино!» и «Ланч по-баварски!», хотя края их загнулись от времени, хотя одни немощные обитатели пансионата кое-как передвигались в инвалидных креслах по линолеуму, а другие осторожно, чтобы не потерять равновесия, толкали перед собой ходунки.
– Здравствуйте! Вы приехали на пятничный ланч? Решили присоединиться к нам сегодня? – громко спросила Клэр.
Уолтер раскрыл рот и хотел что-то сказать.
– Нет-нет, – опередила его Ройя. – Мой муж решил попробовать в «Дэндилайен-Дели» знаменитый ролл из имитации лобстера. Я увидела рекламу в «Визге». Так редко встретишь лобстеры в середине зимы, правда? Даже их имитацию. – Она несла чепуху, изо всех сил стараясь не нервничать. – Он получил пять звезд.
– Тот «Дели»? – удивилась администраторша.
– Нет, ролл из лобстера, – пробормотала Ройя.
Уолтер вздохнул и поднял кверху пять пальцев, намекая Клэр, что его жена верит в пять звезд.
– О, я поняла! Лобстер! – Клэр кивнула. Она произносила «лобста». – Что ж, этим обзорам в «Визге» приходится верить!
– Ну, ступай, – ласково сказала Ройя мужу. Она встала на цыпочки и поцеловала Уолтера в свежевыбритую щеку, морщинистую, пахнущую мылом «Айриш спринг». Хотела заверить его, что все в порядке.
– Совершенно верно. – Уолтер кивнул. – Вы все понимаете. Ну, я поехал. – Но он даже не пошевелился.
Она нежно сжала его руку, как делала это десятки лет.
– Посмотрите, чтобы она не слишком разволновалась, – попросил он наконец Клэр. В его голосе слышалось беспокойство.
Волна холодного воздуха ворвалась в холл, когда Уолтер вышел из здания и спустился на ледяную парковку.
Ройя стояла возле стола, чувствуя неловкость. Внезапно ее неприятно поразил запах аммиака и чего-то вроде говяжьего рагу. Наверняка говядины с луком. Жара, компенсирующая мороз Новой Англии, делала запах невыносимым. Ройе даже не верилось, что она действительно приехала сюда. Радиаторы шипели, инвалидные кресла скрипели, и внезапно все стало казаться ужасной ошибкой.
– Чем я могу вам помочь? – спросила Клэр. У нее на шее висел золотой крестик. Она смотрела на Ройю со странным выражением лица, словно знала ее.
