Жить в абсолютном одиночестве может далеко не каждый. Наши привычки и мысли по умолчанию организованы таким образом, что в них есть другие действующие лица и исполнители. И наши акции пересекаются и бывают интерактивны: они создают диффузии, скольжения и фрикции, прямые и обратные связи. И накипь.
Малыш жил опять в одиночестве. Уже вторую неделю он просыпался в одно и тоже время от непривычной пустоты при перевороте на бок, но интервалы прерванного сна становились все короче – он поправлялся.
Прелесть, по имени Надин, оставила ему записку, приклеенную жевачкой к зеркалу, что вообще-то не практикавалось между ними. От записки у него свело в носу на секунду, и текст стал неясен взгляду. Но это было не так важно, потому что смысл ее был и так понятен по отпечатку кофейного мороженого от полных губ в конце текста.
Из комнаты Слаша изчезло все жилое имущество за исключением одинонокого носка на дверной ручке. Когда-то они расписали его вместе под мордочку маленького бобренка с 2-мя зубами. Из пасти бобренка торчала бумажная трубочка с коротким …буду писать.
Нельзя было сказать, что отношения между ними пришли в тупик. Все было размеренно и привычно ровно: в 7:15 утра после неслучайного секса Прелесть выпархивала под душ, а Малыш – на кухню, где уже одетый Слаш завтракал – ковырялся в своих овсяных хлопьях, перелистывая каталог с бабочками или жуками.
Малыш был горд за Слаша: он переставил ему голос с бабьего на мальчишеский и научил его действовать в соответствии с этим. Самостоятельность и решительность пришли к Слашу позже сами по себе, как побочные явления нового голоса.
Малыш на ходу тыкался носом в Слашеву макушку и шел варить кофе.
Слаш выкатывался из-за стола, ставил тарелку в раковину, когда стрелка часов показывала 25 минут. Он говорил Мылашу, что они будут делать после школы, и исчезал за дверями.
Прелести не понравился новый голос Слаша: это больше был не ее сын в полной мере. Конечно, он был, как и прежде, нежен с ней, но объятия его стали осторожнее и короче. Он меньше приставал к ней со своими вопросами или просил у нее какую-нибудь детскую мелочь. Прелесть приписывала все эти изменения в поведении сына к влиянию Малыша, который много лет назад уже воспитал другого сына. На самом деле мальчишки в одиннадцать лет уже совсем не те, что в девять. Малыш пару раз пытался разъяснить Прелести это, но посчитал такое оправдание для себя, безвинного– неуместным, и все довольно зависло в воздухе.
Свое недовольство она редко выражала голосом, потому что видела и понимала, что Малыш любит ее сына может больше, чем ее саму. Такое странное чувство было невыразимо и ей самой неприятно. Она носила в себе его долгие месяцы, как занозу, которая хотя и нарывает, но и становится частью твоей плоти.
Иногда Прелесть успевала перехватить Слаша на пути к дверям, чтобы пожелать ему доброго утра и продуктивного дня.
Иногда она так спешила, что халатик ее бывал полураспахнут, и Малыш отводил свой взгляд и ждал звука закрывающейся за Слашем двери, а потом брал ее с одним накрашенным глазом. Завтрак был отложен, но время не зря потрачено. Прелесть пила свой кофе в машине, которую в таких случаях вел Малыш.
Ее успех на службе был очевиден: она получила все обещанное и даже более, чем.
Хотя продукт был давно готов, но никто не торопился запускать его в производство или разработать по крайней мере его технологию. Продукт еще даже не выставили на официальные торги, и только представители военно-промышленных ведомств обменивались между собою мнениями и предположениями. Всю эту помпу вокруг продукта сделала Прелесть своим обаянием, ученой степенью и неисправимым акцентом.
Для тех, кто не знает, о чем идет речь, можно только сказать, что подробно, как это возможно, про продукт и его возникновение было описано в истории под названием «Второе дыхание».
Малыша иногда одолевали угрызения совести, что он не доплатил положенного другу-химику. Но счастливые Прелесть со Слашем были рядом, и угрызения проходили.
Первые две недели пустоты Малыш заполнил встречами и поездками. За день он уставал настолько, что засыпал с включенным телевизором. Он поменял 45-ти минутную рутину упражнений работы с весами в спорт-зале на полутарочасовую. Завел себе там нового спаттера, мужчину-пожарника лет сорока, ирландского происхождения. Расписания работы у того не было: он мог быть вызванным по тревоге 24/7. По словам его нового приятеля доктор порекомендовал ему, чем мочить ус в бездонной кружке, заняться посильным спортом. Тут-то и подвернулся пожарнику одинокий Малыш. Они встречались через день, здоровались кулаками, как это принято в общине пауверлифтеров. Это выглядело довольно анекдотично, потому что Крис был высокого роста и весил много больше двухсот фунтов, а Малыш, хотя и набрал вес с той поры, как перестал бегать, роста так и не прибавил.
Однако, возвратимся к Прелести: сказать, что у нее закружилась голова от резкого успеха было нельзя, потому что вся ее предыдущая жизнь была и хождением по мукам и хождением за три моря. Как человек, хлебнувший лиха, она не возгордилась, а призадумалась. Ей было понятно, что Малыш ее глубоко любил задолго до встречи с ней телесной. Когда-то давно на острове, он дал ей работу своей ассистентки и возможность заработка за неделю больше, чем она зарабатывала в обычное время за год.
Потом у них были романтичные продолжения в Италии с белыми лягушками и в Финляндии с черным кофе. Потом у них было «Второе дыхание» и после этого – устроенная жизнь в Уэстчестере с хождением по театрам и концертам в Нью-Йорке.
Малыш никогда не задавал себе вопрос, любит ли его Прелесть или просто ведет себя как «плыви мой челн по воле волн». Его не очень заботило то, что не была она горячей любовницей, а так – скорее активной болельщицей. Но что-то дало трещину в их жизни. Малыш подозревал, что, вращаясь в научном обществе, она встречалась поневоле с достойными внимания людьми, с которыми она могла делить свои профессиональные думы. Прелесть после трансформации с продуктом трансформировалась и сама: из робкой и стесняющейся своей красоты и самобытного произношения она превратилась в добрую фею с восточно-европейским акцентом, которым просто гордилась.
Говоря про акценты, хочется отметить, что в профессорско-преподавательской коммуне в штатах существует несчитанное количество акцентов, к которым все относятся с чрезмерной толерантностью стране во вред. Построенное на демократических началах трудоустройство ученого на преподавательскую работу в государственный универ базируется на его ученой степени и печатных работах в его стране и на его языке. Безусловно, такой человек может обладать знаниями, но преподнести их студентам он не в силах – акцент не дает. И сотни студентов на его лекциях переспрашивают друг друга… что он только что сказал… и в ответ получают только пожимание плечами своих не менее понятливых сокурсников. У многих студентов пропадает интерес к предмету. Более целеустремленные пишут петиции-жалобы в администрацию с просьбой поменять им преподавателя.
