Анна, почему ты не спишь. Анна…?
Анна открыла глаза. Приближался рассвет, и она хорошо понимала это. Потянувшись, она приняла выжидающую позу и закрыла глаза. Сна она не боялась – он ушел, и сейчас ничто не могло вернуть его назад. Анна страдала. Глаза под закрытыми веками стали лихорадочно двигаться. Девушка заметалась, раскинула руки в стороны, одеяло приспустилось, обнажая белую ночную рубашку. Левая рука упёрлась в стену, ногти вцепились в старые мягкие обои с выгравированными на них картинками пейзажа Древнего Египта. Ногти Анны пронзали колесницу древнего местного царька. Отставив руку, она повернулась вправо, подтянула колени. Анну стало потрясывать мелкой судорогой. Рот девушки приоткрылся, и из него вылетели загадочные отрывчатые слова.
– Не знаю. Нет! Нет, пожалуйста, не надо!
Слова еле слышным шёпотом упали на подушку. Упали с высоты всего пару сантиметров и покатились ниже, коснулись сложенного под головой локтя правой руки девушки, скользнули куда-то дальше, вниз, вниз, ниже. Обтекая руку, они, наконец, упали на простынь и растеклись, размазались по лёгкой ткани. Лужица негодующих слов, протестующих, отталкивающих звуков выжидала, разлёгшись на кровати.
Анна открыла глаза и уставилась прямо перед собой. Ногти левой руки втянулись, освобождая колесо экипажа незадачливого фараона, и Анна приподнялась. Оторвавшаяся от стены рука залетала над лужицей. Пальцы Анны, покрытые хищным красным лаком, сжимались и расходились в стороны, ладошка девушки почти касалась растёкшейся жидкости. Синие глазища неотрывно скользили по поверхности крошечной лужицы, пытаясь то ли уничтожить её, то ли понять – что же это такое.
Наконец Анна зажмурилась.
– Морок. – Выдохнула женщина.
Нет. Лужица и не думала исчезать. Анна прикоснулась к ней щекой. Тонкие волоски на правой щеке девушки прикоснулись к поверхности слов обретших форму.
–Холодно. – Женщина неожиданно улыбнулась. – Но… как приятно и славно мне стало от этого касания.
Зажмурившись от удовольствия, она расслабила мышцы и позволила шеи опустить голову, погружая щеку.
–Хорошо! Боже, как мне хорошо. Так легко, я засыпаю. Какой чудесный сон, это ведь сон, правда?
Нежно и тихо прозвучали слова Анны в маленькой комнате. Щека опустилась в жидкость целиком, за ней правая пазуха носа, губы, лоб, брови, и вот уже нос целиком погрузился и исчез за непрозрачной материей. Лужица, не спеша, методично поглощала Анну, начав с головы. Закончив с ней, она приняла в себя шею, плечи и грудь Анны. Втянула живот и ноги. Блеснули красным лаком ногти на вытянутой в последнем обращении к поднимающемуся лучику солнца руке и комната опустела.
Смерть в гостиной Джека
– Почему жизнь такое дерьмо?!
В воздухе повисло молчание. Иное было бы странным, ведь Джек, задавший этот вопрос, был один. Он сидел за компьютером, хмурил брови и хотел покончить "со всем этим". Его угнетал вечный гул машин за рассохшимся от старости деревянным окошком и старуха-мать, которую он уже неделю уговаривал принять душ – от неё уже начинало ощутимо вонять. Она отказывалась наотрез и только хамила в ответ.
– Ну, хватит уже. Я что маленькая? – Раздражающий тон матери действовал Джеку на нервы.
Джек жил один с матерью в трехкомнатной квартирке на окраине большого города. В зеленом старом районе, населённом преимущественно пенсионерами и наркоманами, а также собачниками и мигрантами, выгуливающими свои бесконечные коляски с новорожденными детьми. Он давно привык к унылой убогости, окружающей его с детства, но деменция матери, обострившаяся в последние годы, и особенно в последние месяцы, начинала серьезно бить по его нервам.
Джек посмотрел в окно. Шёл мелкий противный дождь – это начиналась очередная бессмысленная и бездарная весна его одинокой, несуразной жизни. Так думал он, глядя на разъедающийся дождём весенний снег за окном.
