Май 1521 года1. Адальберту почти 6 лет.
Адальберт брыкался, вырываясь из рук кормилицы. «Отпусти, не хочу!», – кричал он. Роберт, вяло шагавший рядом под руку с другой служанкой, сонными глазами посмотрел на кузена.
– Полно, господин, – приговаривала кормилица. – Что это на Вас нашло? Поди, устали.
– Нет! Нет, я не устал!
Адальберт сделал ещё одну попытку высвободиться, но кормилица держала его слишком крепко. Даже отдёргивая тяжёлый балдахин и взбираясь на кровать, больше похожую на гигантский корабль с белыми парусами, женщина не выпускала маленького графа из рук. Наконец уложив ребёнка в постель, кормилица крепко укутала его одеялом.
Адальберт отвернул голову. Сердце всё ещё бешено колотилось, но тело вдруг обволокла слабость. Как же так? Ещё утром отец гулял с ним по двору, обещал показать, как драться на шпагах, а сейчас уезжает. Адальберт тихо всхлипнул. Кормилица провела рукой по русым волосам мальчика.
– Граф Рудольф скоро вернётся, вот увидите, милорд. А пока отдыхайте.
Женщина вышла из комнаты. Шаги растворились в коридоре. За окном пели свою песню прилетевшие ласточки. Адальберт сжимал в руке уголок одеяла и рассматривал рисунок гобелена: всадник на белом коне скачет к замку. Наверное, возвращается домой.
Пролежав так ещё немного, Адальберт поднял голову и посмотрел на дверь. Шагов не было слышно. Мальчик скинул с себя одеяло и тихо опустился на пол. Скомкав одеяло и положив подушки так, чтобы вышло нечто похожее на лежащего человека, Адальберт вышел из комнаты и с трудом закрыл за собой тяжёлую дверь. В коридоре было пусто, только с нижних этажей доносились оживлённые звуки суеты. Адальберт заглянул в комнату к Роберту, но тот уже спал.
Шли активные приготовления к отъезду. В воздухе стояла тревога. Эта поездка была особенной, Адальберт это чувствовал, хоть и не понимал, почему. Он осторожно вышел во двор и припал к стене. Все были слишком заняты, чтобы заметить маленького графа, но он всё же не терял бдительности и медленно продвигался вдоль холодного камня.
Времени действовать было мало. Адальберт знал, что в какой-то момент слуги оставят повозки с провизией и разойдутся, но почти сразу появится отец, и тогда к повозкам будет уже не подобраться. Как Адальберт и ожидал, слуги закинули последний мешок и ушли оповещать хозяина, что всё готово. Мальчик тут же бросился к одной из крытых повозок. Её возчик стоял неподалёку и в последний раз разминал ноги перед долгой дорогой. Одежда стесняла движения, Адальберт едва дотягивался до края, но, пыхтя, всё же смог взобраться в повозку. Он тут же спрятался между мешками с едой и постарался не шевелиться и не издавать ни единого звука.
Вскоре послышались шаги, шуршание женских юбок и голоса. Адальберт вслушивался, силясь различить в общем шуме голос отца. Он вдруг испугался, что всё может пойти не так: например, кормилица заглянет в комнату и обнаружит, что в постели лежит не мальчик, а груда подушек. Но, похоже, никто не заметил пропажи маленького графа; все рассаживались по местам. Спустя ещё несколько мгновений повозка тронулась.
Адальберт старался не двигаться, хотя накативший страх так и норовил дёрнуть его за руку или за ногу. Он не видел дороги и пытался на слух определить, какие места они проезжали, но слышал лишь однообразный стук копыт и поскрипывание колёс. Слуги обговаривали, что подать на обед, когда придёт время привала.
Когда повозка остановилась в первый раз, было ещё светло. Адальберт решил не покидать своего укрытия, побоявшись, что ещё недостаточно далеко отъехали от дома, и его могут отправить обратно. Оставалось надеяться, что слуги не доберутся до мешка, который скрывал за собой маленького графа. К его счастью, этого не случилось, и спустя несколько часов повозка снова мерно закачалась на кочках.
Уже темнело, поэтому было решено разбить лагерь на ночь. Дорога вытрясла из Адальберта все силы, сейчас он больше всего хотел съесть что-нибудь тёплое и укутаться в мягкое одеяло. Но сначала увидеть отца.
Дождавшись, пока около повозки стихнут голоса, мальчик отодвинул мешок и спрыгнул на землю. По ногам пробежали колючие иголки, и Адальберт стал поочерёдно поджимать ноги под себя, оглядываясь по сторонам. Палатки, как маленькие островки света, стояли поодаль друг от друга на небольшой поляне, из них доносились голоса. Звучали они беспокойно, но слов Адальберт разобрать не мог. Он стал медленно подходить к самой большой палатке, думая, как показаться отцу на глаза. Он не хотел, чтобы его видели другие, потому что затевал он всё это только ради графа Рудольфа. В нерешительности мальчик встал у самого входа в палатку. Теребя рукава, Адальберт поднял глаза к небу. С тёмно-синего полотна на него сверкало множество белых точек, будто просыпанные бусы. В такие волнительные минуты мальчик любил представлять, как нанизывает эти «бусы» на невидимую нить, и на душе становилось легче.
Размашисто откинув ткань, из палатки выскочил рыцарь и начал кругами бродить около Адальберта, не замечая его. Тусклый свет упал на острый нос и прищуренные глаза мужчины, и мальчик узнал в нём брата отца, дядю Вильгельма. Рыцарь наконец заметил в темноте маленькую фигурку и сначала даже вздрогнул.
– Роберт? Это ты?
– Нет. Где папа?
Адальберт очень хотел есть, а запах съестного, доносившийся из палатки, заставлял живот неприятно урчать.
– Ах, Адальберт… Папа? С-сейчас, – Вильгельм ещё несколько секунд рассматривал мальчика, а затем снова скрылся в палатке.
Адальберт переминался с ноги на ногу. Где-то вдалеке раздался протяжный хриплый крик ночной птицы, похожий не то на смех, не то на плач. Вскоре из палатки почти вылетел граф Рудольф.
– Адальберт, как ты… Что ты здесь делаешь? – Рудольф так и застыл на месте, растерянно раскинув руки. Сейчас, почти в полной темноте он сильнее походил на младшего брата, хотя при дневном свете обладал более тонкими, аккуратными чертами, внушающими доверие. Лишь невысокий рост по-прежнему отличал графа от сэра Вильгельма.
Адальберт медленно подошёл к отцу и протянул к нему руки. Рудольф подхватил сына. Адальберт уткнулся отцу в плечо.
– Я хочу с тобой, – только и сказал он.
Рудольф погладил сына по волосам, а сам бросил опасливый взгляд на палатку и тяжело вздохнул.
– Тебе нельзя со мной. Можно было бы, я бы обязательно взял тебя.
– Ты никогда не берёшь меня с собой! – воскликнул мальчик, подняв уже наполнившиеся слезами глаза. К расстройству Рудольфа, в палатке воцарилось молчание.
