Ибо что пользы человеку приобресть весь мир, а себя самого погубить или повредить себе?
Евангелие от Луки (9:25)
Злой разбойник орал, как Богом проклятый (впрочем, как бы ему еще орать-то?), пока легионеры прибивали его руки к распятию. Добрый разбойник кричать не мог, ибо еще до представления ему вырвали язык и зашили рот. Иисус высился над ними, глядя поверх голов страдающим взглядом, и на его лице отражалась мука.
Тем временем легионер в последний раз стукнул молотком по железному гвоздю, а распятие со злым разбойником подняли на веревке и поставили вертикально. Женщина подле меня громко охнула, ее сынок поглядывал на происходившее с пальцем во рту и вылупив глазенки.
Поскольку злой разбойник не прекращал орать (а это могло испортить все представление), легионер ткнул его копьем под сердце. Распятый выгнулся, потом обмяк, а голова его опала на плечо. Изо рта полилась темно-красная густая струйка крови.
Теперь настало время Иисуса. Игравший его актер (в этом случае гвозди вбили меж пальцами, в пузыри со свиной кровью) повел взглядом и громко сказал:
– Склонитесь пред Отцом и уверуйте в меня. Кто доверится мне, еще нынче будет вкушать Славу Божью!
– Вкушать Славу? – с явным неодобрением пробормотал кто-то рядом со мной. – Мечом Господа клянусь, из года в год все слабее и слабее!
Я повернулся, чтобы взглянуть, кто решился на столь смелые слова, и увидел мастера Риттера – поэта, драматурга и актера. Должно быть, он сердился, что вертеп поручили готовить не ему, ведь с такими представлениями рука об руку ходят немалые деньги. Мастер же Риттер, как и большинство людей творческих, страдал от хронической нехватки звонкой монеты.
В чем, вне всякого сомнения, был подобен вашему нижайшему слуге.
– Видимо, вы пишете похуже, – с издевкой шепнул я и дал ему знак не мешать.
– Отрекитесь от Сатаны! – надсаживался актер, игравший Иисуса. – Се говорю вам: пришел час, когда следует вам сделать выбор. Милосердный Господь глаголет моими устами: покоритесь Славе Божьей!
Один из легионеров присел под распятием и вытащил баклагу с вином, второй, примерившись, ударил Христа тупым концом копья. Толпа взвыла с ненавистью, а в голову легионера ударило гнилое яблоко. Он обернулся в ярости, отыскивая взглядом того, кто это сделал. Но не увидел, а потому лишь сплюнул под ноги и отошел на пару шагов в сторону, чтобы распятие с висящим на нем Иисусом прикрыло его от возможных бросков.
– Это что, трагедия или комедия? – снова услышал я саркастический шепот Риттера.
Он кривил губы в презрительной гримасе, дергая за узкую черную бородку, которую пестовал с недавнего времени: придавала она ему вид обиженного козлика.
Тем временем Иисус печально склонил голову.
– Не покорились вы пред Господом, – сказал будто себе самому, но слова его эхом разнеслись окрест: зрители как раз замолчали, зная, что близится кульминация. – Остались преисполнены гордыней, презрением и равнодушием. И что же мне делать? – Актер повел взглядом по публике, словно ожидая, что та ему посоветует.
– Покарай их! – крикнул кто-то из подсадных, и толпа сразу же принялась вторить ему.
– Сойди к нам, Исусе! Покарай грешников!
– Может, мне следует проявить милосердие? – вопросил актер в пространство.
– Нет! Нет! Хватит милосердия! Покарай их!
– Да! – произнес Иисус громким голосом. – Ибо разве не милосердно убить бешеного пса? Разве не убережет се верную паству? Разве добрый пастырь позволяет, чтобы стадо его дрожало в ужасе пред тварью?
– Нет, не позволяет! Сойди и покарай их! Убей Зверя!
– Да будет так! – крикнул актер, и за его спиной разлилось сияние и раздались громы.
С потолка упало ослепительно белое покрывало, закрывшее распятие. И почти сразу вознеслось обратно, вот только Иисус теперь стоял в сиянии доспехов, в шлеме с широким наносником и с мечом в руке. С плеч его волнами ниспадали вышитые золотыми нитями пурпурные одежды.
– Подменили актера, – пробормотал Риттер – и совершенно впустую, поскольку я и сам знал, что первый актер не сумел бы переодеться столь проворно.
Но публика не могла взять в толк, что произошла замена, поскольку шлем со стрелкой не позволял как следует рассмотреть черты лица.
Легионеры вскочили в притворном ужасе, который немедленно превратился в настоящий – когда Иисус ударил мечом и отрубил голову одному из них, да так, что кровь фонтаном хлестнула из тела на публику, а голова откатилась на край сцены. Конечно, ужас охватил лишь второго легионера: первый-то погиб, не успев понять, что представление приобрело неожиданный поворот. Мужчина пытался заслониться копьем, но меч Иисуса перерубил древко, а потом клинок почти по рукоять вошел в грудь жертвы. Легионер упал на колени с выражением гротескного удивления на лице, а публика верещала и хлопала в ладоши. Седой, похожий на селянина мужчина, стоявший сразу передо мной, отер с усов капли крови. Он глядел на сцену, выкатив глаза, и что-то бормотал едва слышно.
– Ну-ну, – сказал мастер Риттер, на этот раз с ноткой невольного удивления.
Признаюсь, развитие ситуации застало врасплох и меня, поскольку вертепные представления обычно не обретали столь драматичных форм. Конечно, злого и доброго разбойников всегда распинали по-настоящему, но людей на эту роль выбирали из преступников, приговоренных к смерти городским судом. Однако я впервые видел, чтобы на сцене убивали легионеров: второй из игравших Иисуса актеров должен был прекрасно фехтовать, поскольку рубил с умением, заметным невооруженному глазу. Публика была в восторге, я же задался вопросом, не придет ли вскоре в голову творцам действа напустить вооруженных Иисуса и Апостолов на толпу зевак. В конце концов, Писание говорит вполне определенно: «в день тот улицы Иерусалима залиты были кровью». И вот мне думается: не познают ли благодаря фантазиям авторов жители Хез-хезрона древние времена куда лучше, чем им хотелось бы.
