12 февраля 1963 года
Я появилась на свет во вторник в роддоме Университетской больницы Колумбуса, штат Огайо.
В Америке – стране,
где люди делятся
на Черных и Белых.
Город, где я родилась, находится
совсем недалеко
от тех плодородных полей,
где
не так уж много лет назад
работали мои прапрадедушки и прапрабабушки.
Рабы.
От рассвета до заката.
Без зарплаты.
Они пили прохладную воду из выскобленных тыкв,
смотрели на небо и следовали за
мерцающими созвездиями
к свободе.
Я родилась, когда Юг взорвался.
Слишком много людей слишком много лет
томились здесь в рабстве. Потом рабство отменили,
но я и люди, подобные мне, по-прежнему боремся за свободу,
выходим на марши,
отдаем жизни
за то, чтобы и сегодня,
12 февраля 1963 года, и в любой другой день темнокожие дети, как я, росли свободными. Могли учиться и голосовать, ходить и ездить там, где нам хочется.
Я родилась в Огайо, но
истории Южной Каролины,
словно реки,
бегут по моим венам.
Второй день на Земле второй дочки
В моем свидетельстве о рождении написано: чернокожая, пол женский.
Мать: Мэри Энн Ирби, 22 года, чернокожая.
Отец: Джек Остин Вудсон, 25 лет, чернокожий.
В Бирмингеме, штат Алабама, Мартин Лютер Кинг-младший собирается с маршем на Вашингтон, где правит президент Джон Ф. Кеннеди.
В Гарлеме борец за права чернокожих Малкольм Икс с импровизированной трибуны призывает к революции.
За окном Университетского госпиталя
медленно кружатся снежинки.
Их так много, они заметают
бескрайние просторы Огайо.
Всего семь лет прошло с тех пор, как в Монтгомери Роза Паркс отказалась уступить место в автобусе белому пассажиру.
Я родилась со смуглой кожей, черными волосами
и широко распахнутыми глазами.
Я стала негритянкой для одних
и цветной – для других.
Где-то
Певцы Свободы, взявшись за руки,
поют:
В сердце вера живет,
Что победа придет,
Что однажды победа придет.
Где-то Джеймс Болдуин
в каждом романе, в каждой статье каждым словом обличает несправедливость
и изменяет мир.
А я еще не знаю, кем я стану, что скажу
и какими словами…
И трех лет не прошло с тех пор, как чернокожая девочка Руби Бриджес
ступила на порог школы для белых. Вооруженная охрана окружала ее, в то время как сотни белых людей плевались и выкрикивали оскорбления.
Девочке было шесть лет.
Сейчас я еще не знаю, буду ли
такой же сильной, как Руби,
и каким будет мир,
когда я наконец научусь ходить,
говорить, писать…
«Еще одна каштановая малышка!» – сказала маме медсестра в роддоме.
Меня с первых же минут назвали
в честь моего штата.
Ведь Огайо – Каштановый штат.
Мои пальчики
непроизвольно сжимаются в кулачки.
«Как и у всех младенцев», – говорила моя мама.
Неизвестно, какими станут эти маленькие ручки.
Может, они будут как у Малкольма – поднятые
и сжатые в яростный кулак,
или как у Мартина – протянутые
людям навстречу и вопрошающие,
или как у Джеймса – быстро записывающие
слова на бумаге.
Может, как у Розы
или у Руби,
в аккуратных перчатках,
то яростно сжатые,
то спокойно лежащие на коленях или на столе,
перелистывающие книгу,
готовые
изменить мир к лучшему…
Девочка по имени Джек
– У меня прекрасное имя.
Почему бы не назвать так же и дочку, – сказал мой отец, когда я родилась.
Но женщины нашей семьи не согласились.
И в первую очередь мама.
А потом одна за другой и все мои тети,
которые, откинув розовое одеяльце,
трепали мои кудряшки,
тянули меня за крохотные пальчики
и нежно поглаживали щечки.
– Мы не позволим назвать девочку Джек! —
заявила мама.
А сестры отца перешептывались:
– Хватит нам одного Джека. И этот-то не больно удался.
Но говорилось это лишь для маминых ушей.
Отец не отступал:
– Назови девочку Джек – и она непременно вырастет сильной и самостоятельной.
Воспитай ее правильно – и она прославит это имя.
– Девочке по имени Джек
обеспечена двойная порция внимания, – убеждал отец.
– Ну разумеется, станут спрашивать, не сумасшедшие ли у нее родители, – хмыкнула мама.
Это продолжалось до тех пор, пока меня не назвали Джеки и отец в ярости не покинул больницу.
Когда нужно было вписать мое имя,
мама попросила у тетушек ручку и написала:
«Жаклин».
Жаклин – на тот случай, если кому-нибудь вздумается выбросить «и» на конце имени «Джеки».
Нет, только Жаклин. Ведь я вырасту, и, возможно,
мне захочется имя подлиннее.
И совсем не похожее на Джека.
Вудсоны из Огайо
Историю отцовской семьи
можно проследить от Томаса Вудсона из Чилликота.
Вроде бы он был первым сыном
президента Томаса Джефферсона
и его рабыни Салли Хемингс.
Правда, некоторые говорят, что это неправда, но…
…но Вудсоны из Огайо уверены, что их родственники
еще с библейских времен оставили свой след
и в истории,
и в легендах, да и в будущем оставят.
Спросите любого из Вудсонов —
как оказалось, у них в роду есть
доктора и юристы, учителя и спортсмены,
ученые и политики, —
и вам ответят:
– У нашей семьи было блестящее начало! Томас Вудсон возлагал на нас большие надежды.
Устроившись поудобнее, сложив руки на груди, ваш собеседник улыбнется так, будто он древний мудрец, и начнет рассказывать нашу длинную-предлинную историю:
– Итак, все началось задолго до Томаса Джефферсона Вудсона из Чилликота…
Призраки Нельсонвилла
В этом городе живут несколько негритянских
семей,
и Вудсоны – одна из них,
их большой белый дом
стоит на высоком холме.
Сквозь высокие окна
видна кухня,
залитая бледным нельсонвиллским солнцем.
В Огайо долгие зимы,
и с наступлением холодов
в гостиной зажигают камин.
Снова весна, и теперь
золотые солнечные зайчики весело скачут по сосновому полу.
Когда-то в доме было много детей,
они носились по лестнице вверх и вниз, прятались под кроватями и в сундуках,
пробирались на кухню, чтобы стащить кусочек торта из холодильника или холодного жареного цыпленка, а то и ухватить толстый ломоть медового окорока, приготовленного мамой…
Здесь прошло детство моего отца, эти стены знали его малюткой в колыбели, видели, как он рос…
Как давно это было.
На снимках дедушка всегда выше всех,
а бабушка лишь на дюйм ниже.
Повсюду на стенах фотографии их детей. Они бегают по полям, плещутся в бассейнах, танцуют на школьных вечеринках.
Сейчас все они выросли и разъехались —
но подождите!
Посмотрите повнимательнее.
Вот тетя Алисия, совсем крошка,
по плечам рассыпаны кудряшки,
она едва удерживает букет,
слишком большой
для ее маленьких ручек.
Здесь ей всего четыре года, а она уже умеет читать.
