Сколько я помнила этот обеденный зал, - а помнила я его с трехлетнего возраста, - он всегда был декорирован в оттенках слоновой кости. Огромный овальный стол, тяжелые стулья с резными спинками – «сливочный» гарнитур в этих стенах смотрелся идеально, как и люстра с миллионом подвесок из хрусталя, добываемого на Неверийском кряже.
Бабушка, Беата Кевинс, герцогиня Воральберг, владелица этих земель, любила простор, а посему не терпела все, что его ограничивает. Занавески, например. Она бы и стены снесла, жила бы в одном огромном помещении, если бы не императорский указ, который запрещал внутреннюю и внешнюю переделку зданий и сооружений, возведенных триста лет назад и ранее.
Восседая во главе стола, в платье цвета чуть темнее слоновой кости, в тиаре из желтых и белых бриллиантов, ослепительно сияющих под светом люстры, бабушка раздавала гостям улыбки направо и налево с таким царственным видом, будто была самой Астрид, супругой нашего императора Кристиана.
Бабулю я обожала. Обожала с того момента, когда она при первом знакомстве сказала: «Подойди сюда, маленькое недоразумение своих родителей, я взгляну на тебя поближе». И когда я сердито ответила: «Я не додаразумение, я – Эвелинн Абигайл Торч из рода Кевинс» - она рассмеялась, подошла сама и крепко обняла меня.
С тех пор все летние месяцы я проводила здесь, в отрогах Неверийского кряжа. Здесь научилась читать, ориентироваться по звездам, ездить верхом, стрелять из арбалета, метать ножи и массе других полезных вещей, которые мама, как и отчим, считали неподобающими. Но, увы, покуда бабуля была жива, она являлась единственной и полновластной хозяйкой огромного состояния, основу которого заложил мой прапрапрадедушка, а преумножили потомки. И если мама с отчимом хотели шикарной жизни, - а они ее хотели! – им следовало потакать ей во всем.
Я пошла характером в отца, так говорила мама. Подтвердить или опровергнуть ее слова я не могла, поскольку его не знала. Он погиб, когда я была маленькой. Одно я знала точно – характер мне достался не материнский! Я была свободолюбива – мама считала меня капризной, я с ранних лет имела свой взгляд на вещи – мама говорила, что я экзальтирована, в шесть у меня проявились способности к магии, и мама впервые заметила с ноткой грусти: «Надеюсь, это талант твоего отца передался тебе». Она и тут ошиблась...
О папе она почти не рассказывала. Я знала, что Аврелий Торч был боевым магом и погиб во время несения службы. Мама так и говорила «несение службы», будто это был золотой крест, невыносимо тяжелый, но полный величия.
Позже от бабули я узнала подробности, которых жаждала. В десять лет у сына сапожника и прачки неожиданно проявился мощный магический дар. Местный волшебник взял ребенка к себе помощником, но быстро понял, что маленький Авви может достичь большего. И с благоволения бабушки отправил его учиться в столичный университет.
Карьера Аврелия Торча была стремительной. Очень быстро он стал главой боевой группы и был принят при дворе. Именно там он и познакомился с моей мамой, тогда молоденькой фрейлиной императрицы.
Я всегда удивлялась, как они с мамой – такие разные! – смогли ужиться вместе и даже зачать меня. Бабуля говорила, что тоже поражалась тому, как они счастливы вместе, но… Когда отец погиб, счастье кончилось.
- Эвелинн, - услышала я и оторвалась от воспоминаний, которые накатывали каждый раз, когда я приезжала сюда погостить.
- Да, бабушка, - дрогнула ресницами я. – Ты что-то сказала?
- Ты совсем не слушала, - укорила она.
- Ах, молодости свойственно витать в облаках! – воскликнул румяный лысый толстяк, сидящий справа от меня – граф Ревин. – Мой мальчик тоже все время в своих мыслях. Все думает о чем-то, думает… Не правда ли, дитя мое?
Сидящий напротив него долговязый молодой человек с таким выражением лица, как будто он только что наступил в навоз, бросил на отца яростный взгляд. Ну надо же, Рори, оказывается, свойственны яркие чувства!
Сына графа, этого самого виконта Рори Ревина, я терпеть не могла. Он всегда смотрел на меня свысока, хотя я никогда не могла понять, почему. Но однажды проговорился, назвав меня «мастеровым отродьем» в разговоре, которому я стала невольной свидетельницей, о чем он, естественно, не знал. Из чего я сделала вывод, что история моего рождения ему известна.
- Папа, думать свойственно мыслящим существам, к коим я себя отношу… - высокомерно ответил виконт.
Фраза явно была не закончена, и подразумевала, что других мыслящих существ за этим столом нет.
- В последнем журнале «Удивительное рядом» я читала, что свиньи умеют распознавать цифры и считают до десяти, - мило улыбнулась я и кивнула лакею, чтобы подлил вина в мой бокал из кармодонского стекла. – А еще они прекрасно разбираются в людях… Интересно, свойственно ли этим существам мыслить?..
- Что вы говорите! – изумился граф. Человек он был простой и в ораторском искусстве неискушенный. – Вот бы никогда не подумал…
- Наука не стоит на месте, особенно в столице, милый граф, - усмехнулся личный доктор бабушки Карл Карвер. – Расскажите нам, как обстоят дела с этими странными случаями на ваших землях?
- Вы про обесчещенных девушек? – оживился еще один гость – маркиз Саймон Кендрик. Высокий, мускулистый, седовласый – он был заядлым охотником и прекрасно сохранился к своим пятидесяти годам. – Только вчера слуги обсуждали…
Краем глаза я наблюдала за виконтом. В ответ на мою реплику он густо покраснел. Гримаса гнева исказила его лицо, но лишь на мгновение. Спустя пару секунд он снова был спокоен и словно заторможен, однако всплеск эмоций от меня не скрылся. Тяжело живется бедному Рори с таким темпераментом в провинции, славящейся искренними людьми и простыми нравами.
- Увы, пока никаких новостей, - развел руками Ревин. – После того, как ко мне пришли старосты деревень с жалобами на непотребство, мне пришлось написать в столицу. Оттуда прислали дознавателя. Он, в основном, ест и пьет за мой счет да пристает к служанкам. Правда, посетил тех девушек, которые утверждают, что их… э-э-э… обесчестили.
- Что-нибудь разнюхал? – с интересом спросил маркиз.
- Что это вы о нем, как об охотничьей собаке? – хмыкнула бабуля.
- Так ищейка-же, - не смутился Кендрик. – Работа у него такая – разнюхивать.
- Сказал, что девы опечалены и, похоже, это искренне, - ответил граф, - и что вызывать его надо было сразу после первого случая, а не через две недели после последнего. Доказательств, кроме слов потерпевших, нет. Поэтому он настаивает на проведении медицинского освидетельствования, коли снова случится такая неприятность, дабы доказать, что нечто действительно их… в них проникло.
