Париж, 2002 год
Лив Халстон, судорожно вцепившись в ограждение Эйфелевой башни, смотрит сквозь проволоку, украшенную бриллиантами крошечных лампочек, на раскинувшийся перед ней Париж и мысленно спрашивает себя: бывает ли более неудачный медовый месяц, чем этот?
Вокруг нее приехавшие целыми семьями туристы испуганно взвизгивают, отпрянув от ограждения, или же, наоборот, театрально облокачиваются на сетку для эффектного снимка, и все это под бесстрастными взглядами стражей порядка. С запада на них надвигаются огромные пылающие комья грозовых облаков. От пронизывающего ветра у Лив розовеют уши. Кто-то запускает бумажный самолетик, и она смотрит, как тот, подхваченный порывом ветра, планирует вниз, превращаясь в едва заметную точку, и наконец исчезает из виду. Где-то там внизу, на элегантных бульварах, а может, в старинных парках или на живописных набережных Сены, ее молодой муж. Муж, который на третий день их медового месяца сообщил ей, что ему очень жаль, но сегодня утром у него кое с кем деловая встреча. Насчет известного ей дома на городской окраине. Буквально на час. Он постарается не задерживаться. Она ведь не обидится, да? Муж, которому она заявила, что если он сейчас оставит ее одну в номере отеля, то может вообще выметаться и больше не возвращаться.
Дэвид решил, что она шутит. А она – что шутит он.
– Лив, это очень важно, – снисходительно усмехнулся он.
– Так же как и наш медовый месяц, – парировала она.
Они уставились друг на друга так, словно каждый из них видел перед собой незнакомца.
– Боже мой! Думаю, мне пора спускаться вниз. – Какая-то американка со здоровенным кошельком на поясе, обернутым вокруг талии, и волосами цвета золоченого имбирного пряника испуганно округляет глаза. – Я боюсь высоты. Вы слышите, как она трещит?
– Да вроде бы нет, – отвечает Лив.
– Вот и мой муж точно такой же. Всегда спокойный как слон. Может хоть весь день тут стоять. А меня в этом чертовом лифте чуть инфаркт не хватил. – Она бросает взгляд в сторону бородатого мужчины, старательно что-то снимающего дорогой камерой, ежится и, держась за перила, идет по дорожке в сторону лифта.
Ее выкрасили в коричневый цвет, Эйфелеву башню. Шоколадного оттенка. На редкость безобразный цвет для такого изящного сооружения. Лив поворачивается, чтобы поделиться с Дэвидом, но сразу вспоминает, что Дэвида с ней нет. А ведь она мечтала подняться с Дэвидом на Эйфелеву башню с той самой минуты, как он предложил ей провести неделю в Париже. Они будут стоять в обнимку, возможно, поздно вечером и любоваться с высоты птичьего полета «городом огней». И у нее от счастья закружится голова. А он посмотрит на нее долгим взглядом, совсем как тогда, когда делал ей предложение. И она будет чувствовать себя самой счастливой женщиной на земле.
Но неделя превратилась в пять дней из‑за жизненно важной встречи в пятницу в Лондоне, а пять дней – в два из‑за неожиданной, но опять же жизненно важной встречи. И вот теперь Лив стоит, дрожа как осиновый лист в летнем платье, которое купила исключительно потому, что оно подходило под цвет ее глаз и он, как она надеялась, должен был это заметить, а между тем небо потихоньку затягивается серой пеленой, моросит мелкий противный дождик. И у нее сразу возникает вопрос: хватит ли ее школьных познаний французского, чтобы поймать такси и вернуться в отель? Или, может, лучше пройтись пешком под дождем? Самое то при таком поганом настроении.
Она встает в хвост очереди к лифту.
– А что, вы своего тоже там оставили?
– Моего – кого?
Рядом с ней та самая американка. Она с улыбкой кивает на сияющее обручальное кольцо Лив:
– Вашего мужа.
– Он… не со мной. У него… сегодня дела.
– Ой, так вы приехали сюда по делам? Надо же, как вам повезло! Ему досталась вся работа, а вам – осмотр достопримечательностей. – Женщина громко смеется. – Я смотрю, вы хорошо устроились, дорогуша.
Лив бросает прощальный взгляд на Елисейские Поля и чувствует неприятный холодок внизу живота.
– Да. Ну разве я не везучая?
Слишком скоропалительный брак… предупреждали ее друзья. В шутку, конечно, но, учитывая, что Дэвид сделал ей предложение через три месяца и одиннадцать дней знакомства, в этой шутке имелась некоторая доля истины.
Она не хотела пышной свадьбы, ведь отсутствие матери в любом случае омрачило бы мероприятие. Поэтому они с Дэвидом остановились на церкви в Италии, в Риме, где она купила на Виа Кондотти готовое белое платье неизвестного, но ужасно дорогого дизайнера, а затем приняла участие в церемонии на незнакомом языке, поняв в результате, что стала законной женой, лишь тогда, когда Дэвид надел ей на палец кольцо. Уже после Карло, приятель Дэвида, который помог все организовать и стал одним из свидетелей, разыграл ее, заявив, будто она согласилась почитать и слушаться Дэвида, а также беспрекословно принимать других жен, будь на то воля мужа обзавестись еще парочкой. Она потом хохотала целые сутки, не меньше. Она не сомневалась, что поступает правильно. Не сомневалась с той самой минуты, как встретила его. Не сомневалась даже тогда, когда отец сразу погрустнел, услышав новости, хотя и поспешил замаскировать обиду бурными поздравлениями. Именно тогда она с раскаянием поняла, что, в отличие от нее, отец, как единственный здравствующий родитель, возможно, хотел для нее пышной свадьбы. Она не сомневалась, когда перевезла свои скромные пожитки в жилище Дэвида – стеклянное сооружение на крыше бывшего склада на берегу Темзы, – один из первых домов, построенных по его проекту. В течение шести недель между свадьбой и медовым месяцем она каждое утро просыпалась в Стеклянном доме и видела бескрайнее небо над головой, а потом смотрела на спящего мужа, в очередной раз убеждаясь, что им хорошо вместе. А как могло быть иначе при такой страстной любви?
– А тебе не кажется… ну я не знаю… что ты еще слишком молодая? – Жасмин у кухонной раковины удаляла воском волосы на ногах. Лив сидела за столом и наблюдала за процедурой, попыхивая запретной сигареткой. Дэвид не любил, когда курят. Она заверила его, что бросила еще в прошлом году. – Нет, Лив, я серьезно. Но ты реально ведешь себя чересчур импульсивно. Например, можешь на спор побрить голову. Или бросить работу, чтобы отправиться в кругосветное путешествие.
– Можно подумать, я единственная, кто на такое способен!
