Я считал правдой песнь того, кто
Под ясную, многоголосую музыку арфы
Возвещает, что люди могут взлететь
от своей мертвой сущности
К высшему бытию.
Лорд Альфред Теннисон, Из цикла «Памяти А. Г. X»
Йорк, 1847 год
– Я боюсь, – сказала сидевшая на кровати девчушка. – Дедушка, может, останешься?
Алоизиус Старкуэзер раздраженно прочистил горло, пододвинул к кровати стул и сел. В его раздражении была немалая доля притворства. Внучка ему доверяла, и он частенько был единственным, кому удавалось ее успокоить, это было ему по душе. К тому же, несмотря на тонкую натуру, девчушка не имела ничего против его грубоватых манер.
– Тебе нечего бояться, Адель, – сказал он, – вот увидишь.
Обычно церемонию нанесения первой руны проводили в одном из залов Института, но из-за слабого здоровья и хрупкой нервной системы девочки торжественное событие должно было состояться у нее в комнате, в спокойной обстановке. И теперь Адель сидела на краю кровати, неестественно выпрямив спину и сложив на коленях тонкие ручки. На ней было церемониальное алое платье, легкие белокурые волосы стягивала красная лента. На худощавом личике глаза выглядели просто огромными. Она вся была словно фарфоровая китайская чашечка.
– А Безмолвные братья? – промолвила она. – Что они будут делать?
– Дай мне руку, – сказал Алоизиус, и девочка доверчиво протянула ему ладошку; под кожей запястья проступал голубоватый узор вен. – Они возьмут стилус – ты его уже видела – и нанесут им метку. Как правило, первой изображается Руна ясновидения, о которой учителя расскажут тебе позже, но в твоем случае это будет Руна силы.
– Это потому, что я слабенькая…
– Да, чтобы ты стала здоровой и сильной.
– Что-то вроде говяжьего бульона, – наморщила носик Адель.
Алоизиус засмеялся:
– Но, надеюсь, не так противно. Ты почувствуешь жжение, но терпи и не плачь, потому что Сумеречные охотники никогда не плачут, когда им больно. Потом стилус уберут, и ты тут же почувствуешь себя лучше. На этом церемония закончится, мы спустимся вниз и отметим это событие пирожными.
– И устроим вечеринку!
– Да. С подарками. – Он похлопал себя по карману – в небольшой, завернутой в синюю ткань коробочке лежало маленькое фамильное колечко. – У меня уже есть подарок для тебя. Ты получишь его сразу, как закончится церемония.
– В мою честь еще никогда не устраивали вечеринок.
– Это будет праздник в честь нового Сумеречного охотника, – сказал Алоизиус. – Ты же знаешь, почему это так важно, правда? Первая метка свидетельствует о том, что ты стала нефилимом – таким, как я, папа и мама. Она означает, что ты являешься частью нашей семьи воителей. Что ты не такая, как остальные, что ты лучше их.
– Лучше… – задумчиво повторила она.
В этот момент дверь открылась, и в комнату вошли два Безмолвных брата. Алоизиус увидел в глазах девочки вспышку страха. Она отняла руку. Он нахмурился – ему не нравилось, когда его потомки демонстрировали боязнь, хотя и признавал, что необычные, словно скользящие движения Братьев действительно выглядели зловеще.
Безмолвные братья подошли к кровати Адель, но тут дверь вновь распахнулась, и в комнату вошли родители девочки: отец, сын Алоизиуса, и его жена, оба в парадных пурпурных одеяниях; открытую шею женщины украшало ожерелье с Руной энкели.
В сознании присутствующих прозвучал голос первого Безмолвного брата, Саймона:
«Адель Люсинда Старкуэзер, пришло время даровать тебе первую метку ангела. Понимаешь ли ты, какая тебе оказана честь? Сделаешь ли все, чтобы ее оправдать?»
– Да, – покорно кивнула Адель.
«Ты согласна принять метку, которая навсегда останется на твоем теле напоминанием о том, чем ты обязана ангелу, равно как и о твоем долге перед миром?»
– Согласна, – кивнула Адель.
Сердце Алоизиуса наполнилось гордостью.
«Тогда начнем».
Безмолвный брат сжал длинной белой рукой стилус, склонился над девочкой и начал рисовать.
Из-под кончика инструмента брызнули черные линии. Адель в изумлении смотрела, как на ее бледной коже, сплетаясь с узором вен, проступает изящный символ. Руна силы… Тело ее напряглось, маленькие зубки закусили нижнюю губу. Она подняла глаза, и то, что Алоизиус увидел в них, заставило его вздрогнуть.
Боль… Испытывать боль во время нанесения метки – в этом не было ничего особенного, но в глазах внучки он увидел… агонию.
Алоизиус вскочил на ноги, отшвырнув в сторону стул:
– Стойте!
Но было слишком поздно – Безмолвный брат, закончив рисовать руну, отступил на шаг и уставился на окровавленный стилус. Адель всхлипнула, помня о том, что дедушка велел не плакать, но тут ее истерзанная, залитая кровью кожа под руной стала отслаиваться от кости, девочка дернула головой и закричала…
Лондон, 1873 год
– Уилл? – Шарлотта Фэйрчайлд приоткрыла дверь тренировочного зала Института. – Уилл, ты здесь?
В ответ послышалось недовольное ворчание. Дверь распахнулась, обнаружив просторную комнату с высоким потолком. Шарлотта сама упражнялась здесь в детстве и знала каждую выщербленную доску в полу. На северной стене была нарисована мишень, также хорошо ей знакомая. Посреди комнаты, держа нож в руке, стоял Уилл Эрондейл. Какой странный ребенок, подумала она, хотя Уилл в свои двенадцать лет уже вышел из детского возраста. Густые черные волосы, слегка вьющиеся на концах, прилипли к мокрому от пота лбу. Когда Уилл впервые появился в Институте, кожа его была смуглой от деревенского солнца, но через полгода она стала гораздо светлее, и на скулах теперь проступал яркий румянец. Глаза у него были пронзительно-синие. Он станет красивым мужчиной, если, конечно, перестанет то и дело хмуриться, подумала она.
– В чем дело, Шарлотта? – отрывисто бросил Уилл, вытирая рукавом лоб.
В его речи все еще чувствовался уэльсский выговор, и раскатистые гласные могли бы звучать очаровательно, если бы не этот мрачный тон.
– Я тебя уже обыскалась, – строго сказала Шарлотта, хотя ее строгость не произвела на юношу никакого впечатления – как обычно, когда он был не в настроении. То есть почти всегда. – Ты что, забыл наш вчерашний разговор? Сегодня в Институте пополнение!
– Да помню я, помню! – Уилл метнул нож, тот попал в «молоко», и юноша нахмурился еще больше. – Но мне плевать.
Стоявший за спиной Шарлотты мальчик еле слышно фыркнул. Это было похоже на смех, если бы не одно «но»… Шарлотту заранее предупредили, что мальчик, прибывший из Шанхая, болен, но, когда она увидела его… для нее это было настоящим потрясением. Бледный, с черными вьющимися волосами, в которых серебряной седины было столько, что впору восьмидесятилетнему старику. И эти глаза… Удивительно красивые глаза странного серебристо-черного цвета.
