Вечеринки в доме у Тунонов всегда заканчивались поздно. А поскольку хозяева обожали устраивать костюмированные балы, здесь часто можно было увидеть «китаянок из Пуэбло» в народных юбках, с яркими лентами в волосах, которых сопровождали такие же разряженные кавалеры. Шоферы, чтобы не ждать впустую гуляющую молодежь, проводили ночь с пользой: отправлялись есть тако с уличного лотка или навещали служанок, работающих в близлежащих домах. Впрочем, ухаживания их были такими же деликатными и такими же скучными, как чопорная викторианская мелодрама. Некоторые собирались группкой, делясь сигаретами и историями. Некоторые дремали. Они ведь отлично знали, что никто не уйдет с вечеринки раньше часа ночи.
Так что пара, покинувшая дом Тунонов в десять вечера, явно нарушила традиции. И что еще хуже, водитель молодого человека ушел перекусить и его нигде не могли найти.
Парень выглядел подавленным и пытался решить, что делать дальше. При нем была лошадиная голова из папье-маше – вот ведь наказание, теперь придется тащиться через весь город с этим дурацким аксессуаром! Ноэми, его подруга, заявила, что хочет выиграть конкурс костюмов, оставив с носом Лауру Кесада и ее ухажера. Так что молодой человек, его звали Хьюго, постарался с костюмом, а оказалось, все зря, ведь его спутница не нарядилась так, как обещала.
Ноэми Табоада пообещала, что возьмет напрокат костюм жокея, к которому полагается хлыст. Умный, хотя и немного скандальный выбор; а определялся он тем, что Лаура, по слухам, собиралась прийти в костюме Евы со змеей вокруг шеи. Но в итоге Ноэми передумала. Костюм жокея показался ей слишком уродливым, к тому же бриджи раздражали кожу. Подумав, она надела зеленое платье с белой цветочной аппликацией (пусть гадают, что это значит) и даже не удосужилась предупредить своего кавалера об изменениях.
– И что теперь? – вздохнул Хьюго.
– Через три квартала отсюда большой проспект. Поймаем там такси, – беззаботно ответила девушка. – У тебя нет сигаретки?
– Сигаретки? Я даже не знаю, где мой кошелек, – ответил Хьюго, ощупывая пиджак одной рукой. – Разве у тебя нет сигарет в сумочке? Другой бы на моем месте решил бы, что ты скупая и хочешь сэкономить на куреве.
– Слова истинного джентльмена, – засмеялась она.
– Боюсь, я даже мятную конфетку предложить тебе не могу. О черт, как думаешь, мог я оставить кошелек в доме?
Ноэми пожала плечами:
– Ладно, за такси я сама заплачу.
Тащить лошадиную голову под мышкой было трудно. Хьюго пару раз чуть не уронил ее, пока они добрались до проспекта. Ноэми подняла изящную ручку и остановила такси.
Бросив голову на сиденье, парень недовольно пробормотал:
– Тебе трудно было сказать, чтоб я не брал эту штуковину? Главным делом и выкинуть нельзя – мне ее дали под честное слово в театре. – Заметив улыбку на лице водителя, он понял, что она была на его счет.
– Ты такой милый, когда раздражаешься, – ответила Ноэми, открывая сумку в поисках сигарет.
Хьюго был похож на молодого Педро Инфанте[1], в чем и состояла бо́льшая часть его привлекательности. Что касается всего остального – личность, социальный статус и ум, – Ноэми особо об этом не задумывалась. Если она чего-то хотела, она просто этого хотела. А в последнее время она хотела Хьюго, хотя теперь, добившись его внимания, скорее всего, даст ему от ворот поворот.
Когда они подъехали к ее дому, Хьюго потянулся к девушке и схватил за руку:
– Поцелуй меня на ночь.
– Мне надо спешить, но ты все же можешь попробовать мою помаду на вкус, – ответила она, засунув ему в рот свою сигарету.
Под хмурым взглядом Хьюго Ноэми поспешила в дом. Пересекла дворик и направилась прямо в кабинет отца. Как и весь дом, кабинет был оформлен в современном стиле, демонстрируя вкусы и благосостояние хозяина. Отец Ноэми никогда не был беден, но он смог превратить небольшой бизнес по производству химических красителей в целое состояние. Он знал, что ему нравится, и не боялся это показывать: смелые цвета и чистые линии. Обивка стульев была ярко-красной, а роскошные растения добавляли пятна зеленого во все комнаты.
Дверь в кабинет была открыта, и Ноэми не стала стучать. Быстро вошла, стуча высокими каблуками по полу из твердых пород деревьев, поправила орхидею в волосах, уселась перед столом отца и, громко вздохнув, кинула на пол маленькую сумочку. Она не любила, когда ее вызывают домой слишком рано.
Отец даже не взглянул на нее. Он был занят изучением какого-то документа.
– Не могу поверить, что ты позвонил мне в дом Тунонов, – сказала девушка, стягивая белые перчатки. – Знаю, ты не очень-то обрадовался, что Хьюго…
– Речь не о Хьюго! – ответил отец, резко прерывая ее.
Ноэми нахмурилась. В правой руке она сжимала одну из перчаток.
– Нет?
Она попросила разрешения поехать на вечеринку, но не уточнила, что пойдет с Хьюго Дуартэ, ведь знала, как относится к нему ее отец. Отец беспокоился, что Хьюго сделает ей предложение и она примет его. Ноэми не собиралась замуж за Хьюго и так и сказала родителям, но ей не поверили.
Ноэми Табоада принадлежала к высшему обществу. Она делала покупки в Паласио де Йерро[2], красила губы помадой от Элизабет Арден, в ее гардеробе висели отличные меха, она была достаточно эрудирована, чтобы легко поддержать любую беседу, и хорошо говорила поанглийски благодаря монашкам из частной школы – носительницам языка. Считалось, что она должна посвятить жизнь двум целям – развлечениям и охоте за мужем. Отец Ноэми снисходительно относился к вечеринкам, потому что считал, что на них можно присмотреть достойного супруга. То есть не просто веселиться, а «веселиться с определенной целью», как однажды, фыркнув, сказала сама Ноэми. Но с отцом можно было ладить, и все было бы нормально, если бы Хьюго нравился отцу. Однако Хьюго был простым архитектором, а Ноэми «должна целиться выше».
– Нет, хотя нам придется поговорить об этом попозже, – ответил отец, заставив девушку нахмуриться.
Они с Хьюго кружились в медленном танце, когда подошел слуга и сообщил, что звонит мистер Табоада; тем самым вечер был прерван. Ноэми решила: отец, вскипев, собирался вырвать ее из объятий нежеланного кавалера, а теперь ее ждет очередная скучная нотация. Если не так, тогда в чем дело?
– Ничего плохого не случилось, я надеюсь? – спросила она. Когда Ноэми сердилась, ее голос становился высоким, девчачьим, совсем не похожим на тот ровный тон, который она совершенствовала последние годы.
