Год был 1974-й, скучал я в Колумбийском университете в Нью-Йорке… «скучал» в смысле «работал». Может, у кого-то и захватило бы дух оттого, что стоит среди степенных зданий в стиле римского классицизма с ионическими колоннами и капителями, переполняющих его чувством духовной связи с поколениями выдающихся… ну вы поняли. И все равно я зевал.
И вот в одно прекрасное утро я занес работу в кабинет к профессору Майрону Фридману. Уважаемый доктор парапсихополитологии был не один; в кабинете сидел молодой человек, чуть постарше меня, гладковыбритый, умеренно модно одетый, лицо перекошено в отчаянной попытке подавить зевок. Отчего я тут же проникся симпатией. Свой!
Но на зев и цвет товарища нет, как говорили древние «-цы»; что-то было такое в молодом человеке…
Я тихонько так положил распечатки на стол между Фридманом и незнакомцем.
– I put here, ok? Anything else, sir?
На самом деле я горжусь своей грамматикой. Розенталь – наше все, но когда тебе платят гроши, то лучше не выпендриваться и не создавать всякие когнитивные диссиденты. А то можно и без грошей остаться.
От «sir» либерала Фридмана, конечно же, покоробило. Хотя он и сделал усилие, чтобы виду не подать.
– Благодарю вас, Леонид. Вот, Леонид Закс, еврейский беженец из Советского Союза.
Соблюл приличия!
– Очень приятно. – Незнакомец пожал мне руку. – Джош Конкорд.
Я не спешил уходить. Чего у него там за логотипчик на папочке, и чего он ее так поспешно отодвинул подальше от моего пытливого взора?
– Маникюр у вас классный, Джош. Салон не порекомендуете?
Легонькая такая улыбочка, почти что светская.
– Я оставлю Майрону координаты.
– Век не забуду!
– Мы заняты, Закс. – У двери Фридман прошипел: – Я же просил вас не обращаться ко мне «сэр». Это отдает… в общем, не надо.
– Как вам будет угодно, Professore.
– Вот так иногда посмотришь, – посетовал Фридман, выждав, пока я удалился, – ну прямо все мною пользуются. Взять хотя бы этого Леонида. Он переводит для меня статьи из советских научных журналов, неплохой переводчик, кстати говоря, и очень скор на руку, но я клянусь Богом – если бы не Майра Фельдман, я бы его на порог не пустил.
Майра, знаете ли, это одна из тех еврейских женщин – шагу не сделает, чтобы мир не спасти. Причем она знает, что может на меня рассчитывать. Я одноклассник ее мужа Марка, попробуй я скажи ей нет, это был бы тот еще «Ой вей из мир». В общем, она серьезно ударилась в кампанию «Отпусти людей моих», в смысле евреев из России. Майра добрая женщина, но ее методы – извините. Послушайте, Советский Союз – супердержава, они потеряли пятьдесят миллионов во Второй мировой – неужели они не заслужили уважения, вместо этого бесконечного преследования из-за кучки евреев? Посмотрели бы вы на этих евреев в реальной жизни…
Взять хотя бы Леонида – ужасающий циник, неудивительно, что советские ухватились за первый же шанс от него избавиться. Все эти саркастические шуточки с оскалом. У него же на лице написано, что он по костям пойдет, чтобы пробиться. Не поймите меня превратно: он беженец, да – а мои бабушки-дедушки, что они имели, когда прибыли на Эллис-Айленд? Им помогала благотворительность? Им покупали авиабилеты, их селили в гостиницу? Мой дед был образованным человеком, у него были дипломы по бизнесу и праву из Бердичевского университета, он играл на скрипке – но, по крайней мере, он был благодарен Америке!
Нет, Джош, как хотите, но правительство сделало ошибку, впуская этих людей в США. Республиканцы, как всегда – лишь бы досадить Советам – выдают визы этим людям налево и направо. Чтобы они всю жизнь жили на пособие. Вся надежда на их детей, на их еврейские гены – в конце концов, они поступят в хорошие университеты и войдут в прогрессивный лагерь. Но Леонид и ему подобные – извините, это безнадежно. Извините, я не хотел задерживать вас своей болтовней, но эта ухмылка его… если бы не Майра…
– Вы сказали, что у вас готов отчет. – Джош выразительно постучал пальцем по часам.
– Да, да, конечно. Еще раз извините, что я вас заговорил. Я надеюсь, что Компания – если можно так называть вашего работодателя…
– Просто «Агентство» сойдет.
– Разумеется… и вы проследите, чтобы наши гранты получили одобрительную оценку, не так ли? Потому что недавно у нас были непредвиденные расходы…
– Включая финансовую поддержку советских беженцев?
– Ну что вы, это ерунда, вы думаете, я бы стал платить ему больше минимума в час? Я же сказал, я его держу, чтобы Майра от меня отстала, наконец.
Я стоял в коридоре и курил с драматическим выражением лица.
По умолчанию я всегда курю с драматическим выражением. Типа мне нужно срочно решать, нажать ли на красную кнопку и взорвать мир, или предать кого-нибудь очень достойного. Чего он мне никогда не простит. Ну и так далее.
Конечно же, я знал, что Майрон обо мне думает. Даже вслушиваться не приходилось.
Когда я прилетел в США, все, что у меня было, – это адрес офиса Майры и номер ее служебного телефона. Она тут же повела меня обедать в «Карнеги Дели», где, как добрая еврейская мамеле, смотрела, как я пожирал абсолютно все в меню, и покровительственно похлопала меня по плечу.
– Теперь вам ничего не угрожает. Вы на земле Свободы. Вас никто уже не выдаст КГБ. Приходите на митинг. Там будут все выдающиеся деятели еврейского Нью-Йорка…
Я кивал и кивал и пытался выдавить благодарную улыбку, хотя мои лицевые мускулы уже нуждались в отдыхе после покорения трехэтажного бутерброда «Сэнди Куфакс», в который было напихано двадцать сортов колбасы и других вещей, о существовании которых я не подозревал. У меня вообще с благодарными улыбками не очень получается, ты уж прости, Майра.
– И Майрон там тоже будет, он поклялся. Я вас упомянула в разговоре, он такой придурок бывает, но у него золотое сердце, конечно же он вам поможет…
