Когда я писала эту книгу, моим первым желанием было дать слово тому, кому призвана служить медицина, – пациенту. Это не медицинский трактат, не приключенческий роман, не биография. Это история борьбы.
Мой рассказ в высшей степени пристрастный и неполный. Я находилась в центре истории, но не всегда. И я бы даже сказала, что не слишком часто могла понять происходящее. К несчастью, не я одна поняла не все! Но никто не сможет оспорить мой статус главного свидетеля в таком важном вопросе, как страдания в больнице.
Забыть или рассказать? Вспоминать снова и снова или оставить в прошлом? Спрятать подальше или выставить на всеобщее обозрение? Я постоянно задавала себе эти вопросы. В каждом из нас заложен инстинкт самосохранения, и поэтому может появиться соблазн стереть из памяти самые мучительные моменты, так как они мешают восстановлению.
Некоторые мои близкие не скрывали опасений, видя мою одержимость идеей рассказать: «Не возвращайся к прошлому, ты сделаешь себе больно! Лучше говорить о позитивных вещах…»
Полностью согласна: мой рассказ должен быть позитивным. Речь не идет о злопамятстве, о сведении счетов. Я очень быстро приняла решение не обращаться в суд, не пытаться найти виновных. И эту книгу я написала не для того, чтобы обвинять или жаловаться, а для того, чтобы что-то изменилось к лучшему.
Чтобы больных услышали, и чтобы медики задали себе вопросы.
Чтобы высказаться от имени тех, кто – как еще и я совсем недавно – не может ни говорить, ни даже шевелиться.
Я должна была написать, потому что опыт не должен быть напрасным.
Потому что ошибка может произойти, но не должна повториться.
Мне было бы намного легче вспоминать о перенесенных страданиях, если бы они облегчили страдания тех пациентов, которые повторят мою судьбу.
Где я?
Полная темень. Чернота абсолютная, без малейших оттенков, без проблеска света. Пугающая или успокаивающая, я не знаю. Подобное чувство я испытывала в детстве, когда пряталась в шкафу и сидела там, с одной стороны, чувствуя себя в безопасности за закрытой дверью, с другой – умирая от страха в кромешной тьме.
Я вглядываюсь изо всех сил, но все впустую, я ничего не вижу. Ничего. Кроме этой бездонной черноты. Глаза у меня открыты или закрыты? Понятия не имею. Что произошло? И это мне неизвестно. Я знаю только, что не одна: рядом кто-то быстро дышит, как запыхавшаяся собака.
Это человек? Животное?
Но отчетливее всего я ощущаю, что мне трудно дышать. Я чувствую, как на грудь давит такая тяжесть, что мне приходится сопротивляться, чтобы дышать. Тогда я расправляю грудную клетку и делаю такое невероятное усилие, что слышу, как трещат ребра. Испуганная, я замираю. Но эта тяжесть меня сжимает, и не могу же я позволить ей меня раздавить…
В этой абсолютной черноте я должна бороться, чтобы дышать. Что произошло? Как можно объяснить это? Очевидно, случилось что-то очень серьезное. Я должна все выяснить. Нужно успокоиться и подумать.
Я на своих ногах вошла в отделение «Скорой помощи», это я хорошо помню. У меня раскалывалась голова, боль была такой нестерпимой, что муж вызвал «Скорую» и меня привезли в больницу. Есть ли место более надежное, чем больница? И вот я в темноте. Где врачи? Где медсестры? Где Рэй? Где мои близкие? Что пытается меня раздавить? Мои ребра трещат, и я не осмеливаюсь ни покориться, ни сопротивляться.
Кажется, что это больница упала на меня.
Да, именно так: как будто произошло землетрясение, и меня засыпало тоннами обломков. И это быстрое дыхание рядом, дыхание другого живого существа, тоже попавшего в ловушку после внезапного крушения мира. Но в остальном все спокойно. Или так бывает всегда после землетрясения? Неужели это та самая тишина, которая воцаряется после грохота катастрофы?
Несомненно. После грозы тоже наступает затишье.
Странно то, что, если не считать тяжести на груди и загадочной всепоглощающей черноты, я чувствую себя хорошо. Просто отлично! Куда лучше, чем по приезде в больницу, когда меня мучила ужасная мигрень, словно тисками сжимавшая голову. Теперь голову отпустило, но сжимает грудь. Это тревожит, хотя терпеть легче. Я пытаюсь позвать кого-нибудь, но почти уверена, что не произношу ни звука.
Звенят только мои мысли. Существо рядом со мной тоже молчит. Оно не говорит, не ворчит.
Время идет. Глупо, неразумно, я пытаюсь дышать, как это существо, – в быстром и механическом темпе запыхавшейся собаки. Так я себя занимаю. Я себя утомляю. Тяжесть по-прежнему на месте, но я больше не пытаюсь дышать.
Тем хуже. Я сдаюсь. Я засыпаю.
Меня будят голоса. Спокойные голоса, сопровождаемые звуком шагов. Женщины, мужчины. Короткие банальные реплики. Они говорят о палатах, о пациентах.
– Ты уже все сделала в 230-й палате?
Я внутренне улыбаюсь. Уф! Все в порядке. Я по-прежнему в больнице, землетрясения не было. Здание не рухнуло. И меня точно не заперли в шкафу, я лежу в палате, как обычная пациентка. Но почему меня госпитализировали? Полагаю, они заканчивают текущие дела, сейчас они подойдут ко мне, откроют мне глаза. Глаза закрыты, только и всего, как и мой рот. Однако причина этого мне неизвестна.
А если со мной что-то серьезное? Но почему? Я не попадала в аварию, у меня просто болела голова. Я здесь ненадолго. Именно поэтому лежу в одной палате с пациентом, который все время спит и впечатляюще, словно животное, дышит. Я в полусознании и, как только проснусь, смогу вернуться домой.
Кто знает, может, я еще успею на танцы!
Или мне снится сон? Это возможно.
Спрашиваешь ли себя во сне, снится ли тебе сон? Кажется, да. Но сон никогда не длится долго.
Чего они ждут? Почему не открывают мне глаза, не разжимают челюсти? Почему не заходят ко мне, а все время проходят мимо? Чего они ждут, чтобы освободить меня и все объяснить?
Снова ушли.
Я думаю, чтобы занять себя. Я отлично помню все, что произошло до того, как проснулась среди этой бесконечной ночи. Я ничего не забыла. Сценарий последних часов прокручивается в моем мозгу с точностью фильма на большом экране. С одной стороны, я рада тому, что так хорошо все помню. С другой, меня уже смутно тревожит то, что предстоит пережить.
