Эта история начинается, как и многие подобные. Всего лишь простое утро, ничего не давало понять, что оно будет необычным. Но для нашего героя, это был самый важный день в его жизни. Солнце уже взошло, но никто этого не мог увидеть в городе, ведь этот город жил в темноте с самого основания. И всё же он всегда светился, ведь великие кузни, огромные жаровни и хорошо отстроенные из мрамора улочки с огромным количеством фонарей, делали этот город светлее чем под солнцем. Ведь каждый огонёк блистал на полированном мраморе и до блеска натертых узорах из драгоценных узоров. Когда жаровни и кузни заработали с новой силой и добавили света в город под горой и начинается наша история. Мёрф открыв глаза, оглядывает свою комнату с небольшой грустью, ведь сегодня он возможно видит её в последний раз. Этот гном был среднего роста для его народа. У него были серо-зелёный цвет глаз. Он был крайне коренаст и физически развит. Его борода чернее ночи, как и его волосы. Нос был слегка примят, но всё равно выглядел не картофелем, как у большинства гномов. Его волосы были длины и доставали до его лопаток, борода до его груди. Его волосы были слегка извилисты от печень кузни, но он старался выпрямлять их и следить, чтобы они были лишь волнистыми, а не превратились в кудри. Его руки и ноги были мощны, хотя сам по себе он был довольно мягким. Он встал своими мощными ногами на пол и стал надевать свой костюм инженера. Он не был изыскано соткан, на нём не было лишних узоров и излишний красоты, это был костюм обычного гнома работника, но Мёрф обожал его, он не очень любил роскошь и вообще старался избегать украшений. Единственное что было из драгоценностей у него, это его золотой монокль, который блистал в свети солнце, он был из чистого золота, были лёгкие, но очень утончённые узоры, при этом сам монокль был без стекла. Мёрф всегда ходил с ним и практически не снимал, даже на ночь, во всяком случае вне дома. Взяв свои наработки и чертежи, полностью убедившись, что забрал все детали, он упаковал свой небольшой походный рюкзак из кожи и спустился со второго этажа своего дома по роскошной мраморной лестнице украшенной драгоценными камнями в холл. Он хотел побыстрее убежать из дома в свою мастерскую, чтобы кое-что до делать, пока не пришел его мастер, но тут его остановил отец.
О: Куда это ты собрался? Мать уже накрыла на стол, и где твои манеры, хотел уйти, не попрощавшись и не сказав нам доброе утро?!
Отец был не доволен и резко повернувшись пошёл на кухню. Мёрф, бормоча что-то себе под нос пошёл за ним. Зайдя в кухню, его мать уже закончила приготовления и поставила перед Мёрфом огромного зажаренного кабана с прекрасно зажаренной картошечкой, лучком, запечённым яблоком во рту и конечно же на столе стояла лучшая медовуха, которую вообще можно было найти в этом городе. Мёрф сел на высеченный из мрамора стул, украшенный узорами листвы и веток деревьев. На самом деле это довольно необычные узоры для гномьих домов, но здесь они были почти по всюду, на колоннах, на любой мебели, даже стены на которых были нарисованы целые истории, были обделаны в рамку из этих самых узоров. Как только все сели, родители начали трапезу, а отец постоянно смотрел на Мёрфа, будто хочет что-то спросить, но также во взгляде читалось, что если они начнут разговор, то обязательно поругаются. Его отец был суровым и довольно уже пожилым гномом с просвечивающей во всех местах сединой. Его руки были грубы и очень неопрятны от тяжёлой работы. Его голос был грубым и всегда звучал в приказном тонне. Сам же он не сильно внешне отличался от обычных гномов. Так же нос картофель, карие глаза. Некогда чёрные и грубые волося. Его можно было назвать стандартом гнома из какой-нибудь научной литературе об их народе. Мать же спокойно начала резать кабана и подавать всем по куску наложив несколько картофель и немного зелени. Она как всегда была прекрасна, легка на ногу и двигалась будто танцевала. Такой грацией редко можно насладиться среди гномьих женщин. Они добры, но суровы, не так часто можно увидеть их в танце или поддавшиеся своим чувствам. Не смотря на весь свой вид в её глаза читалась грусть, сложно сказать, было ли это из-за отношений её сына и её мужа, или же из-за её отношения со своим мужем, или Мёрфом или же всё сразу. Но было ясно, хоть она и рада видеть их за одним столом, она понимала, что скорее всего ничем хорошим это не закончится. Мёрф кидая взгляд по всей кухни, на мать, на еду, стены, потолок, старался не смотреть на отца, надеясь избежать разговора. В любом случае, ему было суждено случится:
Отец: Ну что сын, как твои успехи у нашего семейного мастера?
Мёрф не стал отвечать, уткнувшись в свою тарелку.
Отец: Сын, кажется я задал вопрос, как ты можешь стать великим мастером, если даже не можешь научиться отвечать на вопрос?
Мёрф посмотрел на него с огромной злобой, в его глазах читалась злость, он согнул вилку рукой и начал говорить.
Мёрф: Я не хочу говорить про это и вообще мне нужно идти.
Отец: Но я хочу узнать, как продвигается твоя подготовка? И вообще куда тебе надо, опять заниматься этой глупостью?! Прикрикнул он в конце. Мёрф резко ударил по столу рукой, причём так сильно, что еда подскочила и мать которая в этот момент резала огромный ржаной хлеб круглой формы, уронила нож и напугалась.
Мёрф: Глупость, это то что ты считаешь, всё, кроме горного дела глупостью. Я не собираюсь отчитываться перед тобой в своих действиях и делах, я давно уже не ребёнок! Уже еле сдерживая крик сказал Мёрф.
На его удивления на лице отца не дрогнул не один мускул, даже медовуха, которая упала около него и пролилась на его любимый костюм, не заставила его повести и бровью. Как только он хотел что-то сказать, Мёрф резко встал, развернулся и начал уходить. После пары шагов он окинул взглядом через плечо кухню. Он видел какой беспорядок он устроил, увидел гнев отца в лице. Это лицо ему очень хорошо знакомо, это единственное лицо, которое он мог видеть на протяжении многих десятилетий, после того, как сказал отцу, что не хочет продолжать семейное дело.
Мёрф: Ты ведь прекрасно знаешь, что возможно сегодня видишь меня в последний раз и именно так ты решил меня проводить. Даже если сегодня у меня ничего не получиться, на радость тебе, я всё равно уже не вернусь. Кротко и чётко сказал он, после чего на секунду перевёл взгляд на мать. Она была расстроена, потеряна и по её лицу начали стекать слёзы. На секунду у Мёрфа замерло сердце, ведь никогда прежде он не видел, чтобы она плакала. Но быстро придя в себя, он сжал кулак и направился к холлу.
