Известие о том, что наша с Ленкой мама внезапно пропала, мы получили 9 августа 2021 года.
В тот теплый августовский день мы ехали с Щучьего озера. Старый «пазик» был забит до отказа. С природы все едут немного ошалелые, расслабленные, некоторые под градусом, не желающие до конца отпускать солнечно-пьяное ощущение хорошего отдыха. Кто-то весело напевал, кто-то вел оживленную беседу, кто-то успокаивал неугомонных в активности детей. В пыльном салоне было шумно, жарко, расхлябанно.
Я сидела на переднем сидении рядом с водителем, смотрела на обгоняющие нас легковушки и с досадой мысленно посылала водителю сигналы: «Поднажми!» – как вдруг услышала Ленкин голос: она с кем-то говорила по телефону. Я прислушалась, стараясь сквозь шум, понять, о чем она говорит, но через минуту она сама прошла по салону и, не спрашивая водителя, перелезла через грязно-зеленого цвета бак, служивший перегородкой между водителем и пассажирами, и села прямо на него рядом со мной.
– Таня! Мне позвонили из деревни и сказали, что наша мама потерялась, – сказала она.
– В каком смысле потерялась?
– Ну, куда-то пропала. Со вчерашнего дня не могут найти!
Последнюю фразу Ленка выкрикнула нервно, едва сдерживая рыдания. В ее голосе явно скользнули зачатки быстро назревающей паники. Я тронула ее за руку.
– Успокойся! Как она может пропасть? Наверное, там какая-то ошибка, может, напутали что-то. Сейчас выйдем из автобуса, перезвоним и разберемся.
Я произносила эти простые, ни к чему не обязывающие фразы и удивлялась, как быстро менялось Ленкино лицо – щеки покраснели, губы начали мелко дрожать, на глазах выступили слезы.
– Ты чего паникуешь раньше времени? Успокойся! – уже строже сказала я.
Она проглотила слезы и начала водить пальцем по экрану телефона, сосредоточенно что-то там разглядывая.
Пальцы у сестры длинные и красивые. Вообще все в ней такое плавное, красивое. Лицо еще детское и белое, не припомню, чтоб оно когда-то загорало. Сейчас в раскосых темно–карих глазах набухли слезы, прямой нос слегка подрагивал. Одной рукой Ленка теребила перекинутую через плечо косу, пытаясь справится с обурившим ее волнением.
Мы вышли на первой остановке, с которой идет маршрутка до нашего дома. Я взяла у сестры телефон, позвонила в деревню тете Маше, отцовой сестре – она как раз и сообщила сестре о пропаже мамы. Тетя Маша со свойственной ей некоторой резкостью в голосе поведала, что, мол, да, ваша мать ушла из дома сутки назад и до сих пор не вернулась. На мой вопрос: – «Почему не позвонили нам сразу?», она ответила, что не хотели раньше времени наводить панику. Ну, да, теперь самое время наводить панику. «Заявили ли в полицию о пропаже?» Сказала, что да, заявили, но официально органы внутренних дел заявление пока не приняли. И уже с утра сельчане ведут самостоятельные поиски. На вопрос о том, почему отец нам не позвонил, тетка Маша ответила, что ему некогда, потому что он ищет нашу мать.
В деревне с населением в сто человек потеряться невозможно, а потому версия была одна: ушла в тайгу и заблудилась.
Мама любит собирать грибы. Год назад был самый урожайный сезон грибов на моей памяти. Мама вставала в пять утра и уходила в лес; часам к восьми, когда мы только–только просыпались, она уже возвращалась с ведром маслят или груздей. Сверху в ведре часто лежали сорванные листы смородины, заботливо прикрывающие от солнца собранный урожай – для аромата. Грибы вываливались в ванну с водой, отмачивались, и после завтрака мы с сестрами должны были их промыть, очистить маслята от слизи, срезать тонкие, почти прозрачные края у груздей и поставить все это на печь вариться.
Мариновала мама грибы всегда сама. Из маслят также делала икру с чесноком и растительным маслом. Помню, в ту раннюю осень, я сидела с ней в сенях избушки-летнего домика и рассказывала о своей работе в городе, о друзьях, о забавных случаях. Мама периодически вставляла в мою болтовню свои реплики, типа «помешай грибы», «посоли».
– И, вообще, – сказала, – пора тебе уже самой научиться банки закатывать.
Пока я рассказывала, помешивая ворочающиеся в кипящей воде маслята, мама в другой широкой кастрюле с кипятком пропаривала стеклянные банки.
Я тогда поморщилась и покачала головой:
– Мам, не–е-т. Прости, но банки закатывать – это совершенно «не мое». Вот на рыбалку сходить – пожалуйста, рыбу засолить, сало там – это можно… А банки вообще не люблю закатывать, ты же знаешь. Не люблю и не умею.
– Так ведь ничего сложного тут нету! – возражала она. – Сварила, посолила и закатала. Главное, банки пропарить хорошенько.
Я смотрела на нее и, улучив момент, вставила безотказный аргумент:
– Ну, у тебя все равно вкуснее получается!
– Ага, хитрые какие! Как банки закатывать – так никто не умеет, а как за стол – так все! – по–доброму проворчала она. Она всегда так говорит о нас во множественном числе, когда хочет поворчать на кого–то из своих детей.
– Ну, мам! Светка же умеет мариновать грибы.
Светка – это наша с Ленкой средняя сестра, которая на тот момент жила в деревне со своим гражданским мужем – Семой Гуржаповым.
– Ну, хоть Света у нас умеет, – согласилась мама.
– Зато она рыбалку не любит, а я люблю.
Светка и вправду, выросшая, как и все мы, рядом с лесом и речкой, абсолютно не вписывается в такое мероприятие, как рыбалка. Бывало, идем мы с отцом на зимнюю рыбалку и раз в год за нами увяжется Светка. Отец прорубит всем лунки, даст удочки, покажет, как измерять глубину, сам сядет рядом. Светка сядет у лунки на деревянный стульчик на коротких ножках и еще умудрится, сидя на нем, закинуть ногу на ногу. Удилище держит одними пальцами, – вот-вот выпадет из рук. Сидит, носом швыркает. Клюнет кто-нибудь у Светки – у нее глаза по пять рублей делаются. Взвизгнет, вскочит, стульчик на два метра отлетает. Светка ногой непременно банку червей зацепит – те по льду рассыпятся, часть в лунку вывалится. Выдернет рывком леску из лунки, благо, что глубина не большая. Смотрит на свою добычу, а там маленькая рыбка. Мы смеемся – рыбка сантиметров семь, а разрушений от нее сколько.
«Фу, – морщится Светка брезгливо, – какой страшный!» Отец хохочет: – «Так это же ерш, доча! Не бойся, не кусается».
«Сними его, папа». – Идет к отцу, по льду бедного ерша на леске волочет. Пока отец снимает рыбку с крючка и наживляет короеда, она червей обратно в банку собирает, стульчик, на два метра отлетевший, ставит у лунки, порядок в общем, наводит. Потом стоит, бросает взгляды на табор.
«Пойду я, – говорит. – погреюсь лучше. Что-то нету рыбы». И целый день у костра скучает, ждет, когда домой пойдем. Ленок пойдет, хариус, ей уже не интересно. Правда, отец рассказывал, что в последнюю рыбалку, когда я жила в Улан-Удэ, Светка неплохо так таскала налимов на Щеках. Видимо, приловчилась со временем.
