1
Западня из света и пустоты
Тьма отступала, забирая с собой оцепенение и тепло. Анестезия утекала из кончиков пальцев, и на ее место возвращался цвет. Звуки и запахи, доносившиеся словно издалека. Сковавшая ребра боль.
Ты лежишь на спине и застывшим взглядом смотришь в окно, распахнутое настежь. Из маленькой спаленки с мягкого цветастого матраса видны плывущие по небу облака. Отрывистые и быстрые. Дождь кончился.
Дождь кончился, а вот мой путь в этом мире, кажется, еще не подошел к концу. Это была всего лишь дорога в никуда, запутавшаяся в человеческой глупости, как в петле. Меня накрыло странное чувство: облегчение, смешанное с отчаянием.
Я подняла над головой руку, и маленькое незначительное движение чуть было не отправило меня назад в душный бездонный мрак.
Болью почему-то отдалось в груди, хотя странно, вроде бы там не должно болеть. Я с трудом сфокусировала взгляд на выступающей во тьме обморочно бледной коже. Запястье плотно перебинтовано, схвачено белым и туго стянуто, так что не видно ни плодов моих стараний, ни даже следов от крови. Я усмехнулась своей нелепости. Видимо, даже вскрыться не могу по-человечески, раз все разрешилось так просто. Бинтик, надо же. И всего-то.
Из-за закрытой двери доносились приглушенные голоса.
Первый был из тех, что на весь остаток твоей маленькой и никчемной жизни приобретает права являться тебе в кошмарах, парализовать и будить. Из-за таких вот голосов ты вскакиваешь посреди ночи в холодном поту и лихорадочно шаришь по прикроватной тумбочке – где там таблетки успокоительного. Второй был грубый и сипловатый, совершенно невыразительный и незнакомый мне. Он как раз и вынес тот самый вердикт-приговор:
– Сейчас беспокоиться больше не о чем. Я поеду, если у вас не осталось вопросов.
– Не осталось, – сухо подтвердили ему.
Тяжелые шаги, звук закрывающейся входной двери, отчетливо различимый даже со второго этажа в этой хрустальной ночной тишине. Я услышала, как Ланкмиллер выругался почему-то, вернувшись обратно в спальню, но его последние слова заглушила трель его же собственного смартфона.
– Да? Прости, что заставил поволноваться. День сегодня был… не из легких. – Однако. Как резко переменился его тон, как быстро перестал ранить. – Я и сам хотел тебе позвонить. Нет, боюсь, что вряд ли смогу приехать сейчас. Хотя погоди, это срочно?
Ну и сколько мне понадобилось, чтобы понять, что он говорит там с любимой женщиной? Я что, совсем уже безнадежна, да? В моей прежней жизни на это ушли бы годы, почему сейчас это заняло каких-то пару секунд? Хотя, с другой стороны, вряд ли тут есть хоть что-нибудь удивительное. Это большая редкость – когда он говорит, а тебе не кажется, что что-то внутри гниет от звуков его голоса, от слов, которые он произносит.
– Я не смогу до утра, – Кэри снова отозвался на просьбу, прозвучавшую по ту сторону. – Мне еще нужно оформить кое-какие бумаги, но завтра-послезавтра мы уже все решим. Не переживай, просто потерпи еще немного. Если будут новости, звони мне сразу же.
Кажется, у них там какая-то драма. Странно, образ девушки из эскорта не вязался у меня с дамочкой в беде. Они обычно из тех, от кого другие попадают в беды. Видимо, она сказала ему что-то очаровательное в тот момент, потому что мучитель откликнулся на это с необыкновенной теплотой в голосе.
– Не говори глупостей.
Он может быть по-дурацки милым и это тоже не укладывается у меня в голове, а, скорее, течет ядом по моим венам и отравляет каждую мысль.
Полуночный разговор двух влюбленных закончился, и на какое-то время в доме вновь наступило давящее затишье. Я знала, к чему оно приведет. Мы оба об этом знали. Словно в подтверждение моих слов за стеной снова послышались шаги, скрипнула едва различимо дверная ручка. Занавески наполнились ночной свежестью, набухли, вздымаясь, как паруса, и сразу же медленно опали, едва только Ланкмиллер притворил за собой дверь. Он видел, что я не сплю. Притворяться было бессмысленно.
Мучитель опустился на кровать, а я неохотно приоткрыла предварительно зажмуренные глаза и сразу же уставилась в сторону. Он помолчал немного, потом спросил:
– Ну и чего ты добилась этим, моя хорошая?
– Да уж точно не того, чего хотела… – прошептала я, избегая взглядом его лица.
Нарвалась на еще один тупой вопрос. Какого ответа ты ждешь от меня сейчас?
– Шансы быстро и безболезненно умереть от таких порезов до неприличия ничтожны, – он принялся отчитывать меня такой дежурной бесцветной интонацией, будто я не доела суп или поздороваться там забыла. – Человек может до трех раз терять сознание, а потом вновь приходить в себя. И это только до начала агонии – нечеловеческих мучений, вызванных болью во всем теле.
Это Ланкмиллер пытается напугать меня агонией? Тот Ланкмиллер, который и сам, без каких-либо инструментов способен вскрывать меня на живую?
– Учту твои напутствия к следующему разу, – прерывающимся слабым голосом сообщила я, только чтобы он отвязался.
– Дорогая моя, следующего раза не будет, – Кэри потянулся ко мне, и грудную клетку свело от одного только его жеста. – Я тебя пристегну к кровати вдали от всяких колюще-режущих предметов, и будешь сидеть, – огладил лицо, спускаясь большим пальцем вниз по скуле.
Перестань.
Убери руку.
Меня от тебя тошнит. Я ощущаю себя черной сгоревшей спичкой, брошенной в сырости и покрывающейся плесенью от твоих проклятых прикосновений.
– Принесешь воды?
Видимо, эта просьба вышла настолько жалкой, что он даже иронизировать не стал, молча поднялся и вышел из комнаты. Через какое-то время вернулся со стеклянным стаканом из кухни, протянул мне. Я попыталась приподняться на локтях, но это мужественное начинание как-то не задалось у меня, и я снова неловко рухнула на подушку.
И тогда Ланкмиллер с тяжелым вздохом бережно приподнял меня за плечи одной рукой, поднес стакан к лицу. Я чуть подалась вперед, касаясь стекла губами. Царапнула взглядом по мучительскому лицу случайно, всего на секунду, но он все равно заметил.
– Не смотри на меня так ненавистно. Сижу с тобой и удивляюсь, почему я сам до сих пор тебя не убил…
Это были единственные искренние слова, сказанные им в тот вечер.
Я сделала пару судорожных глотков, а потом, вывернувшись из его рук, уткнулась лицом в подушку, и уже оттуда мрачно пробубнила в накрахмаленную льняную ткань:
– Уйди, пожалуйста. Видеть тебя не хочу.
У Ланкмиллера в тот момент снова очень кстати зазвонил телефон, и он вышел, наконец оставляя меня одну.
* * *
Мы молча сидели на кухне. Словно место взрыва, опустевшая и несчастная кухонька, потерявшая всякий смысл, залитая ярким весенним светом до самого потолка. Тишина между нами казалась мертвой, она оседала по полу белым шумом, касалась плеч.
