Константин Худяков - Мещанский Урбеч. Околофилософский дневник о том, как я начал завтракать, и к чему это привело

Иллюстратор Оксана Кравченко

Редактор Евгения Белянина

Корректор Ирина Суздалева

© Константин Худяков, 2023

© Оксана Кравченко, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0059-9914-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В память об А. (07.IX.1992 – 25.XII.2021)

Наши завтраки начались во вполне определенный день, который стоило бы отмечать, как праздник. Жаль, что я не запомнил этот день тогда, не помню его и сейчас. Приложив некоторое усилие, можно восстановить в памяти, что первый наш завтрак случился в среду, N-го августа, и был связан с появлением у нас на работе вполне определенного человека, большого ценителя Москвы и любителя находить прекрасное в мелочах, благодаря которому наши бессистемные хождения за кофе сменились осознанным ритуалом ранее абсолютно непонятных мне утренних трапез.

С детства я не любил завтракать, да и в принципе принимать пищу в отведенные для этого промежутки времени. Многие, наверное, помнят манную кашу – вот и я ее не только помню, но и большую часть жизни отказывал ей в съедобности. То же самое касалось и гречки с молоком, да и всякой гречки вообще.

Годы шли, женщины приходили и уходили, в том числе уходили позавтракав, а я всё спал и довольствовался когда утренним, а когда и обеденным кофе на бегу.

Не скажу, что с годами я стал просыпаться раньше, но теперь в моей жизни появился завтрак, и проходит он в кафе П., которое обязано своим названием герою произведения Набокова, незаслуженно любимого мною писателя, к которому я обращаюсь время от времени за вдохновением без его ведома.

Я изменил своим привычкам, но сделал это с одним маленьким условием – всякий раз, когда я захожу в кофейню, чтобы позавтракать, я останавливаюсь на мгновение, фиксирую свои ощущения, и, каким бы я ни зашел, я выхожу из кофейни с новыми мыслями. О них и пойдет речь.

Почему «Мещанский урбеч»? Мещанский – от польского mieszczanin – горожанин, значит городской, синонимично буржуазный, с оттенком зажиточности; урбеч – от слова урба – льняное семя на языке народов Дагестана, означает льняную пасту, которую употребляют в пищу, смешивая с медом и сливочным маслом. В том числе, например, ее можно добавить в кофе и получить модный напиток, встретив который в Мещанском районе Москвы, уже невозможно избавиться от пришедшего в голову словосочетания – «Мещанский урбеч». От него веет чем-то вроде «Барышня-крестьянка»1, но на современный лад, когда уже не удивляешься ничему. Признаюсь, дело не только в этом, но и в моей непреодолимой любви к абсурдным названиям (чего только стоит вызывающее у некоторых хохот название «Сердечные шумы Дяди Олега»2).

Итак, хоть даты событий дневника известны, я призываю игнорировать историчность повествования, мыслить критически, не верить мне на слово и сверять каждое мое утверждение со своим внутренним камертоном.

Этот дневник задумывался как попытка помочь тем, кто испытывает не вполне понятные мне проблемы психического свойства; тем, кто задумывается о смысле жизни настолько, что это может навредить ее качеству; тем, кто испытывает потерянность, тревожность, ненужность – «беспокоится по пустякам», как сказал бы человек равнодушный. Не принижая проблемы таких людей, я пытаюсь посмотреть на вопросы бытия своим дилетантским взглядом. Моя попытка – не замена, а дополнение к попыткам этих людей разобраться в жизни, как к самостоятельным, так и с помощью психологов.

Это и рефлексия, и ироничный комментарий, и (что неизбежно) пародия на мотивационные книги, без которых не обходится жизнь современного человека.

В попытках нащупать ответы на извечные вопросы (почему мы ищем смысл жизни, с каких сторон можно на него смотреть и нужно ли вообще его искать) я предлагаю проследовать за нитью рассуждений, сформировавшихся за девять завтраков с перерывами на выходные: сравнить идеализм и материализм как подходы к объяснению мира; посетовать на всеобъемлющее делегирование как уход от борьбы и ответственности – и увидеть его корни в стремлении к «демонстративному потреблению»; затем прийти к тому, что поиск места в жизни не так прост, если самые насущные проблемы, непосредственно угрожающие существованию, уже решены; пойти дальше и задуматься о силах, побуждающих жить общество, и о том, как отдельный человек играет в этом свою роль; объявить постмодерн виновником путаницы в умах; оценить нашу роль в капиталистической игре, окунуться в прошлое и, в конце концов, рассмотреть вариант решения, позволяющий достичь баланса между развитием общества и человека.

Кафе, кстати, написание этой книги не пережило и закрылось.

Нас было трое:

один молча думал о высоком,

другой деятельно созерцал красоту окружающего мира,

а третий – я, ни то ни се: ни помолчать не могу, ни насладиться жизнью.

Первый, думая о духовных конструкциях, создавал конструкции земные;

второй, думая о реальном мире, работал над эфемерными конструкциями;

а я как не думал ни о чем, так и не делал, в сущности, ничего.

Полный баланс у всех троих, как я считаю.

У каждого из нас есть мировоззрение. Веками люди, у которых было достаточно свободного времени, задумывались над тем, как устроен мир, зачем в нем существует человек как вид и отдельный человек в частности.

Уверен, такие мысли возникали в дни беззаботного детства у каждого из современных людей хотя бы потому, что у большинства из нас было время остановиться на мгновение и, оглядевшись вокруг, посмотрев на деревья в парке, на птичек, на прохожих, спросить себя: а зачем это всё?

Тогда, пожалуй, у нас не было готовых ответов, либо по прошествии времени все ответы, приходившие нам в голову, кажутся чересчур наивными. Сейчас же, когда жизнь летит в темпе, не позволяющем абстрагироваться настолько, чтобы взглянуть на себя со стороны, сам вопрос кажется глупым: ну как же зачем? Ради своего будущего, ради семьи, ради детей (уже рожденных или планируемых), словом, ради того «хорошо», где «нас нет».

В эволюции идей о мироустройстве человечество прошло непростой и полный интересных событий путь. Современному человеку, по идее, должны быть понятны изъяны идеализма так же, как философам недавнего прошлого была очевидна абсурдность софизмов3. Скажем, если мы понимаем ложность умозаключений в апориях Зенона4, то почему мы всё еще считаем, что идея первичнее, чем материя, а сама материя – только объект нашего творческого импульса?

Казалось бы, багаж имеющихся у человечества знаний, включая труды Гегеля, Маркса и Ленина5 на эту тему, должен уберечь от продолжения дискуссий; да и сама жизнь и опыт ее созерцания без философских изысканий должны подсказывать «верный» ответ. Тем не менее идеалистические представления не высмеиваются и не признаются результатом излишней увлеченности логическими упражнениями, а чисто материалистические взгляды вызывают отторжение и признаются циничными. Почему так происходит?