Трудно писать о человеке, которого любишь и хорошо знаешь.
В его жизни все началось с рождения – 10 февраля 1952 года. А потом понеслось! Местожительства, меняющиеся жизненные обстоятельства, мелькание лиц, долг, случайности, как приятные, так и фатальные.
И если ты любознательный, активный, шаловливый, пытливый, веселый фантазер с юмором, эмоциональный, впечатлительный – все события становятся ярче.
Жизненный поезд мчится быстро, иной раз, минуя полустанки. Вот ты способный мальчик, почти самородок, потом студент – энергетик, потом гуляка-бабник, потом занят научными разработками, владелец собственной компании по недвижимости, потом остановка и высадка на полустанке в принудительном порядке из-за неизлечимой болезни, но в очередной раз не сломлен и начинает все с нуля.
Именно болезнь позволила на жизнь взглянуть немного под другим углом, притормозив над многим задуматься, вспомнить то, что мелькало в окне жизненного поезда, а многое, вообще, пересмотреть и переосмыслить.
Как вы поняли – результат перед вами.
Лиана Табидзе
Роман – студент ГПИ
Нина Владимировна Месхи —
Дали Мелитоновна Пертая – мать Нино
Мелитон Георгиевич Арчвадзе – майор, летчик, отец Дали
Мери (агент «Сова») – мать Дали
Марго Пертая – мать Мери.
Петр Маргелов – Отец Евгении Петровны
Евгения Петровна Маргелова – главный герой
Арчил Векуа – капитан, начальник отделения госпиталя
Георгий Иванович Мерабов – полковник
Вахтанг Глонти – лейтенант
Нугзар Варламович Хуциев – майор особист
Нателла Варламовна Хуциева – жена Мераба
Ираклий Нугзарович Хуцишвили – полковник, сын Мераба
Лали Ираклиевна Хуцишвили, дочь, невеста Давида
Мераб Лежава – полковник. Высокий чин МВД.
Давид Лежава – сын Мераба
Лейтенант Семен Захарченко, Гела и Коба (сотрудники КГБ)
Зураб – врач обычной больницы
Гурам Иванович Яшвили – главврач психиатрической больницы
Что движет нами, когда мы идем непроторенными путями? Кто знает, куда они ведут? Иногда, это может резко изменить судьбу не только идущего, но и тех, кого он даже и не знает. Чужие судьбы зачастую зависят от нашего как бы случайного выбора, но ничего не бывает в жизни случайно, все случайности закономерны. Главное, что стоит за закономерностью – добро или зло!
Несколько дней я беседовал через окно с «психически больной». Если бы я знал, к чему приведет эта беседа – может и не разговаривал! Но кто знает, было бы нам от этого лучше или хуже?
Мой одноклассник сбежал, когда нам в школе делали какие-то прививки и перебегая дорогу попал под машину. Думаю, прививка не стоила того, чтобы провести остаток жизни в инвалидном кресле и испортить жизнь многим людям.
Дело было в середине семидесятых. Я, студент политехнического института, заводила, душа компании, любимец однокурсниц, проходил преддипломную практику на ТЭЦ. Напротив неё была психиатрическая больница. Несколько зданий царской постройки, обнесенные забором с железными воротами. Небольшая часть одного из здания выходила на набережную. Видимо, после расширения набережной, из-за нехватки места, ни забора, ни тротуара там не было, да и кому там ходить – набережная, машины. В том месте, вместо забора на набережную выходили пара зарешеченных окон, на бельэтаже старинного кирпичного здания с толстенными стенами. Эти два небольших окна почти незаметных в кустах крыжовника, вряд ли когда-нибудь привлекали чье-либо внимание.
Обычно, студенты после занятий на ТЭЦ к станции метро шли по пути противоположному ведшему к набережной, более близкому к метро и более удобному.
В тот же день я почему-то пошел по набережной. Длинной безлюдной, проходящей мимо психиатрической больницы, дорогой.
– Красавчик, не угостишь сигареткой?
Я вздрогнул, молодой девичий голос был как бы ниоткуда. Рядом, вообще, никого не было.
– Я тут, в окне.
Сквозь кусты, в зарешеченном оконном проеме я увидел полуобнаженную женщину с растрепанными волосами. Сквозь кусты было не очень хорошо видно, что за женщина и просто, как курильщик решил дать женщине сигарету, не более. Уже был печальный опыт общения с психически больной соседкой, которая периодически, когда у неё было улучшение, на несколько дней появлялась в доме. Тогда я был пацаном лет шести и хорошо помнил, как она плевалась или обливалась водой. Была она совершенно беззубая, седая, хотя ей не было и сорока лет.
Подойдя ближе и протянув сигарету я застыл от изумления! Женщине, сидевшей на подоконнике в зарешеченном окне, казалось лет двадцать. И если то, что красовалось у неё на голове напоминало войлок непонятного цвета, а красовавшиеся на полуголом неопрятном, явно немытом теле довольно четкие синяки, соответствовали заведению, в котором находилась эта молодая женщина, то её лицо, хоть и несло печать глубокой депрессии, было просто неземной красоты. Ни до, ни после, я такого красивого лица не видел!
Зачарованный её красотой я не мог отойти от окна. Как могла такая прелесть оказаться в психушке, как могла она быть в таком опустившемся состоянии? Неужели у неё нет родных или родственников, неужели соседи по палате не могут ей помочь, причесать и одеть?
– Спасибо, как тебя зовут?
– Рома.
– А меня, Нино.
В окне появилась пожилая щуплая, но в отличие от Нино опрятно одетая, с аккуратно зачесанными назад темными волосами, женщина. Взгляд её был холоден и даже как-то изучающе колюч для ненормальной.
– Рома, ты дай немного сигарет моей соседке, а то не даст поговорить, вызовет санитаров – садистов.
Я достал пачку и протянул возникшей в окне колючке в вельветовом халате шоколадного цвета. На лице женщины появилось что-то напоминающее улыбку, и исчезла колючесть из взгляда.
– Ну что, понравилась деваха? Она всем тут нравится, вот только строптивая больно, дурочка. Не моется и не трахается, вот её и бьют местные бугаи. Ты только взгляни на её грудь и попку. Все пытаются её объездить… чертовски хороша! Она все брыкается, как строптивая кобылка. Хорошо я начеку, насиловать боятся.
– Уйди сволочь! Получила сигареты, вот и уходи.
– Ну, зачем же сразу сволочь? Сейчас крикну и почитателя твоей мордашки погонят в шею, а тебе за нарушение распорядка вколют дозу, будешь волчком вертеться.
– Не надо Женя, он же обычный прохожий и дал же тебе сигареты.
– То-то, испугалась! Ну, давай молодежь флиртуй, пока я добрая.
Нино размазывала по лицу слезы. Я стоял настолько ошарашенный, что не мог вымолвить ни слова. Для меня, все увиденное и услышанное было каким-то чудовищным сном, чем-то запредельно не нашим, не советским, какой-то нереальностью. У меня в голове не укладывалось, как может такое быть, что хорошие люди рано уходят в мир иной, а это воплощение зла в вельветовом халате – живёт. Нино нагнувшись к подоконнику, чтобы быть ближе, тихо заговорила, глотая слезы: