Любовь подчас бывает скоротечной,
Но ненависть способна длиться вечно.
Байрон, «Дон Жуан»
Казалось, мгла не хотела рассеиваться, рассвет, как бедный родственник стоял и дожидался у двери повелительницы ночи, чтобы, наконец, занять её место. За окном сквозь ночной синий туман пробивался робкий лимонный лучик.
Улица текла неспешной снежно-серой кашей, которая покрывала собой всё: и асфальт, и лужайки, напоминающие грязный пол, на котором валялся всякий мусор. Машины, проезжавшие по автотрассе, непременно забрызгивали серыми комьями проходящих мимо людей. Улица, на которой когда-то располагался целый промышленный комплекс и звук металла был неизменным фоном, теперь стала местом обитания людей, которые не так давно выбились в люди, но ещё не имеющие всех атрибутов успешной жизни: дорогого авто, двухэтажного домика и годичного абонемента в модном фитнесс-клубе. Как известно, совсем недавно стало модным вести здоровый образ жизни, и люди более чем обеспеченные старались не упустить возможность лишний раз продемонстрировать своё богатство.
Именно на этой улице среди других новостроек среднего класса, имевших крышу цвета перезрелой вишни, в одной из квартир мучилась ночным кошмаром молодая женщина, Светлана Суркова.
Ей снился сон: она тонет в ванной, заполненной кровью. Всеми силами она пытается выбраться из этого густого кровавого потока, но словно чьи-то руки крепко схватили её за голову и пытаются вдавить обратно. Наконец, из ванной всплывает белая рубашка, рубашка её мужа, и женщина истошно кричит.
Светлана закричала и подскочила. Пот градом стекал с её лица, и она немедленно осмотрелась по сторонам, словно стараясь убедиться, что это всего лишь сон, страшный кошмар, который в последнее время к ней зачастил. Она взглянула на кровать, которая была вся смята, а простыня оказалась на полу. Светлана с жуткой болью во всём теле поднялась и прошла к своему зеркалу, длинному, стилизованному под старину, которое она купила себе на день рождения. Это зеркало она любила, хотя в последнюю неделю с ужасом отмечала, что зеркало фиксирует, как счётчик, все изменения, происходившие с ней. Куда девалась молодая двадцативосьмилетняя женщина с ярким цветом лица, с блестящими голубыми глазами и копной ярких здоровых рыжих волос? На её месте появилась тощая дама неопределённого возраста, с осунувшимся лицом и выпирающими ключицами. Волосы, засаленные, словно покрытые пылью, безжизненно свисали по плечам, и у Светланы мелькнула мысль, а не пора ли, наконец, помыться и вообще заняться насущными бытовыми проблемами. Голубые глаза в зеркале беспомощно вспыхнули, словно не ожидали от неё такого кощунства. Но женщина сделала глубокий вдох (так, кажется, советуют во всех научных и ненаучных тренингах: «Сделайте вдох, и ваши проблемы вас покинут»).
Светлана прошла в ванную и с опаской взглянула в ванну, словно ожидая увидеть неожиданно появившуюся окровавленную рубашку мужа. Вся проблема заключалась в том, что рубашка действительно была, она была кипенно-белой, а на воротничке расползлось отвратительное кровавое пятно. Но сейчас эта рубашка находилась в милиции, эти тупоголовые следователи заверяли её, что, конечно, это может быть уликой, однако доказательств маловато. Светлана накинула на плечи синий халат Андрея, ополоснула уставшее лицо и безнадёжно махнула рукой на немытые волосы. Помоет позже, всё равно сейчас её жизнь – это бесконечная череда ожидания.
Суркова направилась на кухню, судорожно пытаясь вспомнить, когда она по-человечески ела в последний раз и есть ли вообще что-нибудь в холодильнике. В холодильнике, маленьком, компактном, встроенным в стену, оказался всего лишь явно просроченный творог, издающий неприятный кислый запах, и пара яиц, сиротливо примостившиеся в чашке. В принципе, здесь ничего удивительного нет. В последнее время она питалась исключительно кофе и сигаретами, и Снежанна пару раз приготовила ей что-то вроде омлета.
Светлана приготовилась закурить, но сигареты предательски закончились, а так не хотелось в такую рань тащиться в круглосуточный супермаркет, который находится в двух минутах ходьбы от дома. Недолго думая, Суркова решила выпить чашечку бодрящего кофе, сваренного по всем правилам, а не ту жидкую бурду, которую она хлестала в последнее время, даже не ощущая вкуса и аромата. Пока закипал чайник, Света окунулась в воспоминания. Не так давно она и Андрей сидели здесь вдвоём и с удовольствием уминали сосиски, пельмени, бутерброды, готовые котлеты и другой ассортимент занятых работой людей. Смеялись, делились планами на завтра, наспех целовались и уезжали вместе на работу. Тут Свете в голову пришла нелепая мысль: зачем целоваться на прощанье, если они работали в одном издании, единственное, что их разделяло – это кабинет и деловая журналистская этика? Хотя какая может быть этика у журналистов?
* * *
Андрей лёг на Свету, чувствуя, что всё её тело покрывается испариной, становится горячее-липким, как горячая шоколадная масса. Ему доставляло удовольствие играть: он играл языком с её животиком, ласкал её груди, обнимал и облизывал. Что больше он любил в постели – это игру. Она всегда менялась: то была дикой и необузданной, когда оба сгорали от страсти и нетерпения, и любое прикосновение друг друга становилось непереносимой мукой. В такие моменты Светлана чувствовала, что Андрей начинает её кусать, и с каждым разом укусы становились всё сильнее и больнее.
Кровь сочилась из её шеи, гематомы покрывали руки и грудь, и это сладко-щемящее чувство сливалось с его улыбкой, с его дикой ненасытностью, он брал свою жену всегда так, словно это было в последний раз. Ласки длились часами, из их ртов доносились бессвязные стоны, напоминающие стоны животных.
Андрей резким движением перевернул Свету на живот, провёл сильной рукой по мокрым волосам и сладострастно улыбнулся. Ему нравилось во время занятий любовью высовывать кончик своего язычка, которым он цокал, и от этого выражение его лица напоминало морду блудливого кота, который познал толк в Камасутре. Света застонала, когда он стал покрывать рваными поцелуями её спину. Женщина старалась выгнуть спину, но он неумолимо прижимал её своим телом к постели. Нет, он не просто прижимал, он вдавливал её, словно старался войти всё глубже. Его естество искало то место, где была сосредоточена наисильнейшая боль.
Светлана истошно закричала, а руки мужа продолжали ласкать её, смиряя и подчиняя себе. Поцелуи становились всё более глубокими. Он испускал лёгкие стоны, пот градом катился по его красивому лицу, улыбка становилась всё более раскованной. В такие минуты близость становилась для них обоих наивысшей точкой наслаждения, грубость казалась манящей, а страсть сметала нежные прикосновения, как ураган…
