Июль, 1990 г., детский лагерь «Зелёная Дубрава».
Солнце уже давно закатилось за горизонт, а может, просто утонуло в сосновых рощах, окружавших детский лагерь «Зелёная Дубрава», лишь напоследок отбросив, как ленивая красавица локоны, свои багряные лучи. На небе звёзд ещё не было, но луна повисла как кусок Российского сыра, – так же красиво и так же недоступно в период перестройки. Рощи, огромные, утыкающиеся в санаторий, красивый пятиэтажный дом с спортивными площадками, бассейном и конечно же, танцплощадками, за которыми старшеклассники любили распить бутылку пива или выкурить по сигаретке, в конце концов, опоясывали «Дубраву», как колючая проволока. Построенный лет пятнадцать назад для приёма детей всех трудящихся, очень скоро санаторий стал своего рода элитным клубом для «золотой» советской молодёжи, где отдыхали дети партийных боссов, творческой интеллигенции и торговой номенклатуры. Детей из обычных советских семей можно было пересчитать по пальцам, и на них смотрели как на инопланетян, неизвестно как попавших в этот оазис комфорта. «Дубрава» поражала своим комфортом, стены здесь были окрашены в красивый кремовый оттенок, а пол выстлан коричневой плиткой, мягкие диванчики и красивая столовая, в которой всегда кормили на соответствующем уровне. Сейчас же, когда на тёмном июльском небе уже загорались первые звёздочки, и марево, как остаток дневной тридцатиградусной жары, плавало над сосновой рощей, дети нехотя спешили на перекличку по своим отрядам, чтобы потом, когда шаги вожатых утихнут по коридорам, начать переговариваться и хихикать о своих проказах. И хотя в спальне было не более трёх человек, шум иногда стоял такой, что какая-нибудь усердная вожатая прибегала, чтобы злобно шикнуть.
Отряд состоял из десяти человек, которые сегодня решили опоздать на перекличку и понервировать своего вожатого, худосочного очкарика с длинным носом и едва пробивающейся щетиной, который явно чувствовал себя не в своей тарелке, столкнувшись с детьми из привилегированных кругов. Борис Лазарев был первокурсником Медицинского института, и хотя он окончил только первый курс, все преподаватели возлагали на него большие надежды. Даже профорг, противный прыщавый молодчик с вечно зализанными волосами, сам предложил ему поработать смену в престижном детском лагере, по-свойски подмигивая ему, передавая ему направление как священный пропуск в избранный круг. Приехав в этот рай на земле, молодой человек был ошарашен, как если бы вдруг ему сказали, что у него умер дядя— миллионер и оставил огромные сокровища. Он вдруг ощутил ту огромную пропасть между ним, обычным пацаном, выросшим без отца в небольшой квартирке, и детьми из высших слоёв общества. Все они, эти дети, выросли среди импортных вещей и окружённые заботой и вниманием со стороны окружающих. Маленькие самодовольные принцы и принцессы, разбирающиеся в американских джинсах и французском парфюме, привилегированные отпрыски своих родителей, они с самого начала внушили Борису чувство неполноценности. У него комок становился в горле, когда они пристально наблюдали за тем, с какой чудовищной жадностью поглощает вкусные салаты и сервелат, а потом снисходительно посмеивались, склоняясь друг к дружке. Они привыкли к роскоши и не понимали его, выросшего на кислых щах и кефире, одетого по советской моде конца восьмидесятых, то есть скудно, серо и невзрачно. Эти дети не знали, что такое «доставать» продукты, они получали всевозможные вкусности по спецпайкам. Особенно же Бориса разозлил невысокий крепко сбитый паренёк с короткими тёмно— русыми волосами, одетый во всё импортное. Он был сыном какого-то секретаря обкома и вёл себя так, словно приехал на дачу своего отца, где личный персонал готов был оказать ему всевозможную любезность. Как-то Борис решил покурить (вожатым не запрещалось курить, впрочем, когда кто-то представал с сигаретой перед очами администрации, следовала выволочка), и только он затянулся «Пегасом», как рядом с ним появился сынок секретаря, который демонстративно вытащил пачку «Данхилла».
– Борис, не хочешь мои попробовать? – и наглый тринадцатилетний щенок смачно затянулся. С тех пор между отрядом и Борисом шла непрестанная борьба, кто кого больше унизит. Вторая вожатая, двадцатилетняя Оксана, студентка Бауманки, пыталась образумить напарника, ссылаясь на то, что они просто сопливая ребятня с большими деньгами, но Борис чувствовал, что подростки окружают его почти видимым презрением и враждой.
Они не упускали ни одного случая подтрунить над ним. Не все конечно, но вот эта четвёрка: Стас, тот самый пресловутый сынок партийного босса, Альбина, дочка известного кинорежиссёра, Семён, чей папаша заправлял овощной базой, и Влад, сын дипломата, какого-то посла в дружеской африканской стране; эти подростки давали ему, что называется, «прикурить». Что и говорить, теперь у его постоянной головной боли были имена и фамилии, которые он вовек не забудет. Неуловимая четвёрка решила саботировать своего вожатого и спряталась в прачечной, которая никогда не закрывалась. Здесь, в окружении корзин с бельём, стиральными машинами и упаковками стирального порошка, дети решили повеселиться, прихватив с собой и Олю Воротынскую, дочь генерала, который отличился во время афганской кампании. Оля тоже решила присоединиться к разбитной молодёжи из-за придирок «очкарика», как его все сообща называли.
– Тихо, – сказал Влад, – закрывай дверь. Свет включать не будем, тогда они долго нас будут искать, – и дети дружно захихикали, словно заправские шпионы.
– Ребята, а он нас потом не сдаст? – засомневалась Альбина. – У него на лбу написано, что он стукач.
– Кому он сможет нас сдать, – презрительно хмыкнул Стас. – Затрясётся от страха, когда увидит, что нас нет. – Он картинно пнул узел с грязным бельём, – а если даже руководство узнает, его никто по головке не погладит. Вышвырнут отсюда и пока халявный дефицит, – он противно хихикнул, продемонстрировав своё безупречное знание советской терминологии.
– Что мы тут делать будем? – потирая руки, спросила Альбина.
– В «бутылочку» сыграем, – тут же отозвался Семён, и по пухлому лицу поползла плотоядная улыбочка, впрочем, адресованная исключительно Альбине.
– Не надоело ещё, – фыркнула девушка и уселась на стиральную машину. – Что-нибудь другое предложите.
– А я знаю, что нас развлечёт, – вдруг подал голос Семён. – Я расскажу вам про Чёрную Простыню…
– Про что, про что? – удивилась Оля и даже подвинулась поближе.
– Про Чёрную Простыню, – с великодушным видом повторил Семён. – Она летает над детскими лагерями. Слушайте, – и все склонились к рассказчику.
