***
Ночная пространная дума
о вечности сводит с ума:
вселенной неслышного шума
полна невесомая тьма.
Звезда, догоревшая где–то,
сквозь бездны времён и простор,
желтея мерцающим светом,
о жизни кричит до сих пор.
Из хаоса складок пространства,
не ведая правды и лжи,
расскажет о смерти пространно
ещё не рождённая жизнь.
И птица ночная, тревожно
метнувшись вдоль кромки конька,
несёт свою тень
– осторожно! –
сквозь чьи–то миры и века.
Меж полновесно зрелых дел
и суеты пустопорожней
строй вешек строгих поредел,
и мне с годами всё тревожней,
что я покину мир земной,
и вечной мукой неотвязной
мысль вознесётся вслед за мной:
Кем был я,
свято или праздно?
Как нет холодной пустоты
в бескрайнем зареве вселенных,
так все поступки и мечты
всех, в лету канувших,
нетленны…
***
Великая гибнет страна,
разором просторы разъяты,
и страшная наша вина,
что нет среди нас виноватых.
Я – русский. Родиною болен;
и в том никто не виноват,
что европейцем недоволен,
и азиат – увы! – не брат.
И наш отец единый Киев
не спас хохлов и москалей
от зла границ.
Кто мы такие,
какой идеи мавзолей?
Чужой устав нас раздражает,
а свой – себе же на беду;
Емеля весело въезжает
в толпу на печке.
На ходу,
зевак восторженных калеча,
печь превращает в пьедестал,
и вот со щукою он вечен!
Жить зрячим я уже устал –
из душ и крови человечьей
на пьедестал отлит металл…
***
Моя Родина во мне
как разрытая могила,
безразличная к вине
шарит в ней чумная сила,
вверх швыряя впопыхах,
без раздумий и вопроса,
и вождя тяжёлый прах,
и – безвестного матроса.
Расплодилось вороньё,
подгоняет рать чумную,
а народ молчит и пьёт –
поминает мать родную!
Поминальные слова…
А она – жива!
Жива?..
***
Недаром плакала кукушка
над этой дрянной головой;
жизнь, как гулящая подружка,
пошла дорожкою кривой.
Одним ударом идеалы
превращены в осколки слов,
и новых веяний оскалы
видны из сумрачных углов.
Взахлёб и зло, сердца пронзая,
идеи, мысли и мечты,
друг в друга мечем, огрызаясь!
… И под шумок, из темноты,
иных времён степные орды,
иных – ливонские полки
России стан – святой и гордый –
рвут бесшабашно на куски.
Земля родная, дай же силы
не отступать, не падать с ног,
спаси меня, чтоб за Россию
ещё хоть раз сразиться смог.
Но, видно, плакала кукушка
не зря над глупой головой…
Коса… Старуха… Спирта кружка…
Стучит в груди… Живой… Живой…
Все мы стрелки,
И все – мишени,
и жизнь бессовестно длинна.
…Чумной реки
волна лишений
неутомима и жадна;
сметает всё
и поглощает
в движенье грозном крик тоски,
и нас несёт
и укрощает,
и нет пределов у реки.
И чья–то смерть
в круговороте
чуть–чуть продлит другую жизнь –
как просто сметь, коль на излёте
ты гибнешь сам от чьей–то лжи!
И всё нутро
молит о мщенье,
и мысль в обойму вложена:
все мы стрелки,
и все – мишени,
ведь жизнь
бессмысленно длинна.
Вернулся в мир свободы тесный,
которым грезил много лет,
надежд носитель бесполезный
и чести ветхий эполет.
Иные нравы на свободе –
не те, что грезились в тюрьме:
блуждаю в собственном народе
во всё сгущающейся тьме,
где мало рук, своё дающих,
но лес – берущих не своё,
где глоток сонмище, орущих
о жизни собственной враньё.
Растёт у лени и разброда
во лжи зачатая сума…
В России только там свобода,
где с чётким кодексом тюрьма?
На излучине тихой реки
пиво с раками пьют мужики,
ароматная пена густа,
а беседа умна и проста.
И горят интеллектом глаза,
и шумит над планетой гроза,
очищая от вздорных идей
экономики, банки, людей!
Выясняется, что президент
на толковую мысль – импотент,
а его закадычный премьер –
словно мышь, примитивен и сер.
С третьей литры не стало вокруг
ни бандюг, ни голодных старух,
сами в землю легли семена,
в сад единства вернулась страна.
Озарений полно решето,
подсказал бы правителям кто:
если пиво стоит на столе –
мыслить с раками надо в кремле!
Неужели там пиво не то?
***
В чём упрекать народ забитый,
который сам себя забил,
и не виновен царь убитый –
не ту Россию он любил.
По неоглядному простору
не протекал единый ток,
и не готовы к разговору
России запад и восток.
Не могут церкви и мечети
застить кровавый свет вражды –
влекут творцы строений этих
в бездумье войн, во тьму беды.
Коль нет границ у мирозданья,
их быть у веры не должно,
ведь человечества призванье –
знать, что единое оно.
Разлетелись воздушные замки
сладких мыслей о завтрашнем дне:
продолжаю тянуть свою лямку,
грязь меся в теснотище, на дне.
Капитаны умны и суровы,
небывало сильны и смелы,
сотрясая всем хором основы
той, вчерашней, убитой страны.
"Мы очистим и русла и воды,
будут тропы для всех широки!" –
но шагают, толкаясь, народы
по знакомому руслу реки…
Капитаны, звонки ваши речи,
поп цветёт, да хиреет приход –
те же лямки и те же в них плечи,
те же люди считают доход.
Наглотавшись надежды до боли,
всё ж уверен –
не в призрачном сне –
наяву капитанов уволю
И пущу их…
пастись в чисто поле,
чтоб не знали,
как страшно на дне.
***
Мы все твои: слепой и зрячий,
безликий, гений и глупец;
сплетён он всеми и оплачен –
терновый Родины венец.
