В самых лучших традициях Голливуда журналистка должна быть красивой,
Не обязательно чересчур мудрой, но привлекательной, с белоснежной улыбкой,
В меру покладистой и в меру взбалмошной, даже немного спесивой
И, конечно, с голосом звонким, подобно смеху мажорной скрипки.
Ах да! Про ноги забыли. А ноги должны быть именно от ушей.
Но где там этот Голливуд, году эдак в две тысячи пятидесятом,
Кто его сейчас помнит, и какие там были законы и правила.
Да и красота в журналистике дело не самое главное, а предубеждение, с потолка взятое.
А моей героине почти пятьдесят и толпу молодых конкуренток позади себя оставила.
Недаром же была она, хоть и дальним, но всё же потомком рода Левшей.
Утро в квартире Василисы началось так же, как и в миллионах других квартир:
Солнце, птицы поют, легкие облака и воздух – стерильно фильтрованный,
Всё, строго по расписанию – подъем, душ, завтрак из тюбика и, конечно, сортир.
Остановилась перед шкафом с одеждой, с видом задумчивым, слегка взволнованно.
Юбка-карандаш – стильно, но очень уж неудобно, и непрактично,
Платье – слегка легкомысленно, а выглядеть нужно солидно.
Сняла с вешалки костюм белый льняной – такой любимый и такой привычный.
На шею шарфик нежно-зелёный – аксессуар вполне себе безобидный.
На ноги – мокасины бежевые, возможно, что ходить придется долго и много.
Диктофон в сумку и кучу разных полезных и не очень, мелочей.
Подмигнув своему отражению, Василиса отправилась в дорогу,
Закрыв за собой дверь и болтая на пальце связкой ключей.
У подъезда стояло такси – нечто среднее между банкой и вертолетом.
Василиса села, голосом подала команду: «Пожалуйста, в Поднебесье».
Машина двинулась – нужно сказать, что не было ни водителя, ни пилота.
А из динамиков лилась тихая, спокойная, словно мантры – песня.
Окон в автомобиле не было – их заменили большие экраны,
На которых мелькали улицы – ровные, геометрически четкие, размеренные.
Люди, похожие друг на друга – выражения лиц аморфные – состояние вечной нирваны.
Их не беспокоит будущее, они в нём на двести процентов уверены.
А Василиса, как ни странно, помнила и другую жизнь – настоящую.
Шум и пыль огромного города, смех детей и живое общение.
Колбаски на гриле – такие поджаренные и невероятно вкусно шипяшие,
И много-много разных эмоций – радости маленьких побед и горечь поражения.
Но это было давно, в жизни другой, и казалось сегодня неправдою.
Мир стремительно изменился и, как оказалось, далеко не в лучшую сторону.
Стерильность сердца, души, разума стали для любви и других чувств преградою.
А мужчин и женщин контролируют так, чтобы было их строго поровну.
Василиса помнила всё, её память, к счастью, не стёрли, не уничтожили.
И детей увезти сумела вовремя подальше от псевдоблаг цивилизации.
Немногие поняли, когда под видом прививок, вшивали чипы подкожные,
И на улицы из белых кабинетов выходили уже совсем другие люди – в полной прострации.
Василиса вынырнула из памяти, услышав голос женский, металлический:
– Добро пожаловать в Поднебесье – район повышенной комфортности!
Уж насколько комфортно здесь – вопрос третий, так сказать, риторический.
Здесь абсолютно другая жизнь, другая еда, другой календарь и другие новости.
Из автомобиля вышла, костюм белый поправила и застыла, как изваяние —
Нужно собраться с мыслями, а волнение так и захлестывает.
Прямо перед ней – из стекла и стали, уходящее в небо здание
И крыши его не видно – она, наверное, где-то там, между холодными звёздами.
Нащупала в сумке диктофон. Вдох-выдох. И про себя, мысленно «с богом».
Шаг первый – с трудом, второй – уже легче, а дальше, совсем уже просто.
По ступенькам, к дверям, сканер ладони, через пустой холл, ровной походкой.
Направо – лифт, который взлетел вместе с ней под самую крышу – к звездам.
Замер лифт, бесшумно открылись двери, впуская Василису в просторный холл,
Женщина стояла и глазам не верила – прямо здесь, в здании, у неё под ногами плескалось море.
Над волнами парил в небе-потолке красивый, огромный орёл.
И тут только до Василисы дошло, что это голографические шторы.
– Не стесняйтесь, проходите, наше море сегодня не мокрое, —
Голос приятный, живой звучал откуда-то из-за горизонта.
Струи воды поднялись, обвивая ноги женщины, словно мягкими, шелковыми волокнами,
От прикосновения которых, на одежде осталась блестящая пыль-позолота.
Вода поднималась, ползла по телу прохладная, но ласковая, нежная,
Достигла лица, пробежала по волосам и двинулась в путь обратный.
А перед глазами растерянной, немолодой журналистки-женщины,
Уже стоит мужчина, лет шестидесяти, с голубыми глазами, наружности очень приятной.
– Добро пожаловать в мою метеообитель, проходите, располагайтесь,
Руками ничего не трогать и пожалуйста, оставьте все ваши приборы,
Я сам включу, если нужно, диктофон и начнется запись,
Здесь есть всё необходимое для долгого содержательного разговора.
За спиной мужчины была просторная, светлая, но спартанская комната,
Огромный экран во всю стену с тысячами разноцветных лампочек,
Карта мира – глобус три Д, только на экране-стене развернутый,
Но что более всего удивило – обилие в комнате самых разных бабочек.
– Ну здравствуйте, таинственный Человек-Бог, Метеоролог…
Как же сложно, казалось – нереально, встречи с вами добиться.
Мой пусть к Вам был очень непрост и утомительно долог,
Пришлось и карабкаться, как альпинист и взлетать, порой, словно птица.
Десятки инстанций, около полусотни различных тестов,
Анализы всякие и куча подписок о неразглашении.
Я сейчас чиста и более невинна, чем любая невеста.
И только вчера утром получила от последней комиссии положительное решение.
Метеоролог разглядывал женщину пронзительно-голубым взглядом.
Казалось, он улыбается, но только одними глазами:
– Безопасность – тонкая вещь, и, безусловно, соблюдать её надо.
Признаюсь, я читал ваши статьи. Понравилось. И я рад встрече с Вами.
Бабочка маячила перед носом Василисы, отвлекая от разговора.
«Очередной мираж» – подумала она и рукой отмахнулась…
– Стойте! Она же живая! – воскликнул, смеясь, Метеоролог
И десятки лампочек на экране защищали, замигали, словно от крика проснулись.
– Что-то случилось? Я виновата? – испуганно спросила Василиса, —
Что за паника сейчас случилась на Вашем экране?
– О, нет! То, что происходит, совсем не от Вас, а от меня зависит.
Вернее, от действий моих, мыслей моих и даже от того, с какой ноги я утром встану.
– А вот с этого места, если можно, давайте поподробнее?
Василиса присела на предложенное ей, белое кожаное кресло.
– Разговор нам предстоит долгий, не хотите ли мой завтрак попробовать?
– А почему бы и нет? – улыбнулась Василиса, – для ещё
одного тюбика с завтраком в моем желудке всегда найдется место.