Так уж, видно, устроен человек – в последнюю минуту расставания с каким-то местом, куда забросила тебя судьба, обязательно сожмется сердце, защемит его от мысли: навсегда…
И когда маленький АН-2, попрыгав на своих лыжицах по льду Индигирки, взмыл над синей вечерней тундрой, я припала к его окошку с острым чувством утраты.
Уходили вниз, растворялись в ранних зимних сумерках покосившиеся от времени, заметенные жестокими пургами домишки, прощально протягивая длинные руки дымов вслед улетающему самолету, – крошечная горсточка теплой жизни, затерянная среди оцепеневшей на пятидесятиградусном морозе тундры. Навсегда… Когда покидаешь такие места, немыслимо удаленные от больших дорог, чувство это бывает особенно щемящим.
Шесть временных поясов разделяют Москву с Якутском. С Чокурдахом, центром одного из самых северных районов, или, как теперь здесь их называют, улусов республики САХА – Аллаиховского – восемь. А потом еще дальше – на север, в самую глубину необъятной тундры. Зимой, когда окрепнет, наберет силу лед на реке – на АН-2, который садится прямо на Индигирку. В остальное время добраться в поселок можно только вертолетом.
Я попала сюда впервые в феврале 1969 года. Работала я тогда в редакции республиканской газеты «Молодежь Якутии». Даже из Якутска поселок, который назывался тогда Полярный, виделся далью и глушью почти немыслимой. Семьдесят первая параллель. Всего восемьдесят километров до Ледовитого океана. Собираясь в командировку, я не нашла среди якутских коллег человека, которому довелось бы там побывать. Отправляясь в поселок, я знала о нем толком только одно – живут в нем охотники, промышляющие в тундре редкого и ценного зверя – белого полярного песца.
Могла ли я думать тогда, что поселок этот войдет в мою жизнь на долгие годы, что мне суждено еще не раз возвращаться сюда, что многие жители его станут моими друзьями, а некоторые даже будут гостить у меня в Москве.
Один из ящиков моего письменного стола сильно и вкусно пропах рыбой: там хранятся письма, полученные мной с Индигирки за три десятка лет. Письма редко приходят в конвертах. Чаще мои друзья вкладывают их в посылки о северным «гостинцем» – соленым чиром, по моему глубокому убеждению самой вкусной рыбой на свете. В каждом письме немудреные поселковые новости, иногда фотографии, а в конце обязательно приписка: «Когда приедешь, Васильевна? Ждём!»
Будто не за тридевять земель, не на край света…
Обычно я приезжала сюда зимой, поэтому попадала в Полярный по воздуху. Сорок летных минут скрадывали расстояние, приближали поселок к районному центру – Чокурдаху с его какой-никакой, а все же цивилизацией: аэропортом, магазинами, школой-десятилеткой, деревянными, но двухэтажными домами с городскими удобствами.
В единственный летний, самый долгий приезд, когда я провела в поселке больше двух месяцев, все было иначе…
На вертолёт я опоздала. Три дня я прождала его в Чокурдахе, рейс откладывался, синоптики не давали погоды, ждали, как они выражаются, когда «откроется окно». Открылось оно, как всегда в этих широтах, неожиданно, и вертолет поспешил уйти, пока оно не закрылось, что здесь случается тоже внезапно и стремительно. Именно в этот момент я, как назло, куда-то отлучилась из аэропорта. Ждать следующего рейса нужно было еще три дня, но, судя по тучам, которые подступали, казалось, со всех сторон, почти волочась по земле, тяжелые, как мокрый брезент, три дня вполне могли превратиться и в шесть, и в десять. Не верилось, что не только где-то в инопланетной Ялте, а совсем вроде бы рядом – в Якутске, люди изнемогают от тридцатиградусной июльской жары.
