Пока такси едет до места назначения, я успеваю перебрать все
знакомые мне ругательства и проклятия.
«Надо же было умудриться проспать!»
Такси останавливается. Я бросаю взгляд в окно. Все машины
стоят: на светофоре «красный».
«Чёрт! Чёрт! Чёрт!» – мысленно ругаю я сама себя, добавляю
кое-что совсем уж непечатное и сразу же чувствую, как зардели кончики ушей. С
нецензурщиной у меня всегда были нелады. В школе я была пай-девочкой:
хорошистка, активистка и просто красавица. Хотя нет, последнее с моим образом
никак не вяжется. Неудачница. Вот. Это вяжется.
В школе была приличной девочкой, а после школы чёрт дёрнул связаться
с неудачником. Он-то меня и заразил, как гриппом, только свой неудачливостью.
Сама виновата: где моя голова была в тот момент?! Теперь приходится
разрываться между чужими долгами,
ярмом навешанными на шею, и работой – и никакой личной жизни!
Я улыбаюсь своим мыслям. Не мыслям даже – фантазиям! Такси
трогается, загорелый и бородатый таксист замечает мою улыбку и принимает на
счёт продолжившейся поездки.
– Утро, что ты хочешь, – с небольшим абхазским акцентом
говорит он мне. – Все на работу едут.
Я рассеянно киваю, а перед глазами он. Нет, ну не так же. ОН!
Как в «Аладдине», помнишь? «ОН!» и это не просто слово, это вдох и выдох, это моё
дыхание и мой стон. Мой начальник. Вспомнив последнее, я сразу становлюсь
серьёзной.
Он – мой начальник. Сейчас в офис не приеду к восьми и станет
мне никем. А ведь на работу мне чудом повезло устроится. Некоторые кадровички –
старые и злобные тётки в основном – мне так и говорили напрямую: «Устроишься на
работу, нарожаешь детей и уйдёшь в декрет. А работать за тебя кто будет?!».
Чем я могла им возразить? Что могла сказать? Сегодня я могла
бы сказать им спасибо: начала врать в анкете и на собеседовании. Вуаля – и сразу
же взяли. Секретаршей. Обязанностей там на помощника руководителя, но в
трудовой написано «секретарь». Спасибо, что не секретарша. Да, лишь бы зарплату
платили. Можно будет не трястись о том, где взять денег на аренду на следующий
месяц, и не звонить родителям с просьбами помочь деньгами.
Эти звонки были настолько унизительны, что я иногда махала на
всё рукой и открывала доступный мне кредит на банковской карте. Потом этот долг
придавливал к земле и неоднократно (раз в месяц – платежи по графику)
доказывал, что лучше пять минут унижений по телефону, чем вот так вот: платить
в два раза больше, отказывая себе во всём, и не пять минут, а все пять месяцев.
Такси выруливает к офисному зданию. Я поспешно сую водителю
пару мятых купюр и, не дожидаясь сдачи, выскакиваю из машины.
«Только бы не упасть. Только бы не упасть.»
Мантра срабатывает, я не только не падаю, но и успеваю
забежать в вестибюль как раз в тот момент, когда створки лифта вздрагивают и начинают
ползти навстречу друг другу.
– Задержите лифт! – ору я что есть мочи, лезу в сумочку за
пропуском, но охранник на посту широко улыбается и махает в мою сторону рукой,
мол, проходи, опоздунишка, не парься. – Аоеспаио! – выдыхаю я, смешивая все
буквы слов благодарности в непонятный набор звуков.
Лифт никто не останавливает. Конечно же. Я пробегаю последние
пару метров и понимаю: не успею! Створки почти захлопываются, когда между ними
появляется чья-то рука. Створки лифта хлопают о неожиданную преграду, замирают,
словно задумавшись на миг, а затем разъезжаются в стороны.
«Теперь-то я смогу перевести дух и нормально сказать хорошему
человеку «большое спасибо», – думаю
я, делаю шаг вперёд и замираю: передо мной стоит он. Помните, как надо
правильно? «ОН!» и дыхание исчезает, пропадает весь мир вокруг, оставляя мне
лишь один якорь – яркие, искрящие внутренней затаённой силой глаза моего
начальника, как две шаровые молнии – блеск и сила. И действие у них
соответствующее: не могу пошевелиться, не могу отвести взгляда, не могу
вымолвить ни слова, ни звука.
– Заходите. Здесь ещё есть место! – раздаётся громкий голос
около уха.
Я вздрагиваю и поворачиваюсь. В лифте помимо начальника
находятся ещё три человека. Один из них делает шаг назад и жестом приглашает
меня войти.
Я киваю, опуская голову вниз и утыкаясь взглядом в пол, прохожу
в дальний угол лифта и застываю там. Встаю лицом к стене, словно нашкодившая
девчонка. Мне хочется резко опустить голову и начать долбиться лбом о стену:
какая же я дура! Скоро тридцать, а веду себя, как малолетка. Угораздило же так
влюбиться.
Лифт трогается. Я одёргиваю себя за неуместные мысли, поворачиваюсь
лицом к выходу и замираю.
В лифте находится пара сотрудников из одного отдела, я слышу,
как они обсуждают какой-то совместный рабочий проект; третий человек, именно он
предложил мне войти, стоит чуть в стороне и молчит. Он стоит в соседнем углу: строгий костюм, строгий взгляд, строгий
начальник.
Мне на лицо падает прядка волос, и я безмерно ей благодарна:
теперь я могу прикрыть лицо – спрятать взгляд – и украдкой посмотреть в его
сторону.
Как же он красив. И это даже не внешняя красота. Нет. Наш
начальник не мальчик с обложки модного журнала. Он красив не глянцем, а своей
идеальностью. У него никогда не бывает растрёпанной причёски, на нём никогда не
будет мятой рубашки. Иногда мне кажется, что всё, чего он касается, обращается
в идеал.
Наше рекламное агентство – лучшее в городе. Наши проекты –
лидеры всевозможных соревнований. Наш начальник – мой идеал.
Внезапно он ловит мой взгляд, и я вижу его разочарование, а
затем и злость. Он раздражённо дёргает плечом и отворачивается. Конечно. Он
меня ненавидит: я – серая мышка, ещё и неудачница. Но как бы мне хотелось…
…между нами меньше метра
свободного пространства. Он выглядит, как высеченный из мрамора античный бог –
бог в костюме. Уверена, что сейчас на его лбу пролегла складка. Он злится: я
ему не нравлюсь, но и уволить меня слишком трудозатратно.
– Злю-юка!
– почти пропеваю я, делаю два шага до моего античного бога и встаю прямо
напротив него. – Чего такой сердитый, злюка?
