Эшелон катился уже седьмой день, практически без остановок.
Через маленькую щель, в углу вагона, Василь почти все время пути смотрел на уходящий от эшелона мир, пытаясь запомнить приметные места.
Но на четвертый день все исчезло, и унылый однообразный вид снежной пустоши утомил его. Ни деревца, ни кусточка, кругом только снежная белизна, режущая глаза.
И когда эшелон, в очередной раз остановился, но стук колес сменил безудержный лай собак, стало понятно, доехали. Василь снова заглянул в щель и увидел вдоль вагонов шеренгу солдат с собаками, а за ними лежала все та же земная пустошь.
Их высадили. Построили в ровные шеренги, пересчитали поголовно. Затем взвод автоматчиков, сопровождавших этап, вернулся в вагоны. Паровоз свистнул, тронулся и вскоре скрылся, словно его и не было.
Этапников снова перестроили, теперь уже в колонны поплотней.
– Направо! Шагом марш! – скомандовал старший, и колонна медленно двинулась в сторону лагеря, который находился в километрах шести от железной дороги.
Люди в колонне оживились, надышавшись свежего воздуха. По оттекшим от бездействия ногам, побежала кровь, и вскоре шагать стало легче и веселей, не смотря на холод.
Солдаты, в одинаковых тулупах, лениво брели вдоль колонны, позволяя собакам тащить себя за поводки.
Наконец, показались бараки, окруженные двойной стеной колючей проволоки и вышками по всему периметру.
У Василя защемило сердце, он еще раз оглянулся назад за смыкающую колонну пустошь и подумал: «Отсюда не уйти!».
2.
Ночью, на четвертый день, кто – то тронул ногу Василя и потянул к себе.
Василь вскочил и в темноте силился разглядеть, кто его разбудил.
– Эй, хлопчик, слезай! Дело есть, – сказал шепотом незнакомец.
Едва проникающий свет в барак осветил его лицо, и Василь признал в нем одного из воровского своего барака.
Василь спрыгнул с нар и встал напротив. Его друзья, соседи по нарам, проснулись и теперь развернувшись, слушали их разговор.
– Чего тебе? – спросил Василь.
– Пойдешь со мной, – сказал незнакомец. – С тобой хотят поговорить. Тут недалеко, через барак.
Василь вопросительно взглянул на своих друзей. Старший из них, по имени Андрей, спрыгнул и встал между ними.
– Никуда он не пойдет! – сказал он. – А ну, говори, кто его звал?
Незнакомец, переминаясь с ноги на ногу, было видно, что он испугался, жалостно ответил:
– А я почем знаю хлопцы, кажись из ваших! У нас сам знаешь, лишних вопросов не задают! Да мне уплачено уже. Нет, так нет! Вот пойду и скажу.
– Ты не крути! – сказал товарищ Василя. – Наши бы сначала знать о себе дали. Тут все по своим понятиям живут. А вот от кого ты, не пойму я!
– Не знаю я, не знаю, – занервничал незнакомец. – Не сказал он! Только я с него слово взял, что хлопец живым – здоровым к вам вернется!
– Ну, тебе слово дать, не сильно обмажешься! «Ладно, стой тут», – сказал Андрей и повернулся к Василю. – Что, Василь? Пойдешь, али как? Вообще – то тут словами не бросаются. Может и правда, кто из наших?
– Пойду я, – сказал Василь и без лишних слов ушел с незнакомцем.
Они прошли к бараку и вошли. У самого входа, в закутке стояла печка – буржуйка и самодельный на козлах стол. За столом сидел, полусогнувшись к печке человек. Он обернулся, и Василь признал в нем своего старшего брата Степана.
3.
Степан был болен, его знобило.
Василь добавил ему в кружку кипятка, Степан обхватил кружку руками, словно пытался впитать тепло от нее в себя.
– Домашних давно видел? – спросил он.
– Давно, – ответил Василь. – Я как немцы отступать начали, старался быть подальше от наших мест. Придут ваши, загребут за пособничество братишку – то. Гришка один остался с родителями. От Ганки какая помощь, у нее своя семья.
– «Наши – ваши», все равно забрать могут. Ты – бандеровец, я – враг народа. Все одно – передохнем мы здесь!
– Ну, уж нет, браток! – сказал Василь. – Ты как хочешь, а я вот приглянусь и уйду отсюда!
– Куда уйдешь? – усмехнулся Степан. – Здесь сотни километров полупустыни и птицы облетают эти места. Погоди, а чего это ты Василь, седой уж весь?
– Не поверишь, за одну ночь посидел.
– Что так?
Василь опустил голову, помолчал и заговорил:
– Да, так. Помнишь дядьку Петра, с соседнего хутора? Так его твои коммуняки, в председатели определили. Мы в ночь туда зашли, вроде как за харчами, да потом кто командиры порешили и к дядьке Петру зайти, вроде как припугнуть. Не знаю, что там у них вышло, только сожгли они там всех. Живыми в печи, всех. И тетю Оксану и детишек. Крики их до сих пор в ушах стоят, вот.
Степан сжал кулаки и опустил голову.
– Что же ты, Василь?! А помнишь, он все как к батьке заходил, так завсегда тебя на колени сажал и гостинцами угощал?
– Не был я там! Я в оцепление стоял! А ты, Степан, когда сельчан наших со своими дружками пострелял как пособников, вспомнил, что среди них двоюродный дядька твой?
Степан промолчал, а позже сказал, не поднимая головы:
– Да нечто нас мать с отцом родили кровь проливать, вот этими руками?
– Не знаю я, братка, да только гореть нам в пламени адском. Будь оно все проклято!
– Да мне уж скоро, – отозвался Степан. – А ты уж побереги себя Василь, авось свидишься с родными. Так ты передай им поклон от меня.
– Да что ты, Степан, – сказал и обнял брата Василь. – Вместе, вместе поклонимся родителям!
3.
Спустя два дня, на построение, Василь услышал за спиной знакомый голос, того самого, из воровских.
– Слышь, хлопчик! Велено передать. Знакомого твоего в лазарет отправили. Сказали, плохой он. Если хочешь увидеть живого, поспешай. После построения я буду ждать у барака. Иди за мной, я покажу, как в лазарет пробраться.
После построения у барака Василь увидел знакомую фигуру. Тот заметил, что его увидели, развернулся и пошел вдоль барака. Василь поспешил за ним.
Поплутав по снежным лабиринтам, они, наконец, остановились, подняли по сугробам к краю дороги, и его попутчик сказал, указывая на небольшой барак:
– Вот он, лазарет! Ползи к нему. Двери, с другой стороны. Пройди незаметно, а внутри и персонал, и врачи из зека, там спросишь, кого надо, давай!
Василь перемахнул через сугробы и где ползком, а где и пробежкой согнувшись, подбежал к стене барака. Решив, обойти барак справа, он осторожно стал передвигаться вдоль стены.
Почти у самого угла барака он натолкнулся на небрежно сваленные трупы и тотчас узнал среди них своего брата.
Степан лежал уже одеревенелый, с широко открытыми глазами и приоткрытым ртом.
Василь опустился на колени, положил на них голову брата и беззвучно заплакал, утирая от слез и мелко падающего снега лицо Степана, отчего оно вскоре стало влажным и мягким.