На небе и на земле, Горацио, есть вещи, которые человеку знать не дано.
Гамлет[1]
– Я подумал, что одно из немногих положительных качеств наставников состоит в том, что время от времени их можно одурачить. Так оно и было, когда моя мать учила меня читать; так и было, когда мой отец пытался научить меня премудростям работы на ферме, и это верно сейчас, когда я изучаю магию.
– Ты не практиковался! – прервал мои размышления окрик Гаркина.
– Неправда! – запротестовал я. – Просто это сложное упражнение.
Словно в ответ на мои слова перо, которое я поднял в воздух, задрожало и начало раскачиваться.
– Тебе не хватает сосредоточенности! – обвинил меня мой учитель.
– Это все ветер, – возразил я. Меня так и подмывало добавить «из твоего рта», но я не решился. В начале наших уроков Гаркин недвусмысленно продемонстрировал свое отношение к нахальным ученикам.
– Ветер, – усмехнулся он, подражая моему голосу. – Вот так, тупица!
Перо внезапно метнулось к потолку, и мысленный контакт с объектом моей концентрации был прерван. Оно резко зависло, как будто в чем-то застряв, хотя все еще находилось в футе от деревянных балок, а затем медленно повернулось горизонтально, вокруг своей оси, и заскользило по невидимому кругу, словно попавший в водоворот лист.
Я осмелился взглянуть на Гаркина. Тот развалился на стуле, широко расставив ноги, и все его внимание, похоже, было посвящено пожиранию окорочка жареной птицеящерки, которую, между прочим, поймал в силки не кто иной, как я. Вот вам и сосредоточенность!
Он внезапно поднял глаза, и наши взгляды встретились. Было слишком поздно отводить взгляд, поэтому я просто моргнул.
– Проголодался? – Его грязная, с проседью борода внезапно ощерилась волчьей ухмылкой. – Тогда покажи мне, как много ты тренировался.
Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что он имел в виду; затем я в отчаянии посмотрел вверх. Перо, кувыркаясь, опускалось вниз, оно было уже на уровне моих плеч. Еще миг, и оно упадет на пол! Подавив в теле внезапное напряжение, я мысленно потянулся… аккуратно… сформировал подушку… Главное, не сбить его…
Перо замерло всего в двух пядях от пола.
Я услышал негромкий смешок Гаркина, но не позволил ему нарушить мою концентрацию. Я три года не давал перу касаться пола и не собирался позволить ему сделать это сейчас.
Я медленно поднял перо, пока оно не оказалось на уровне моих глаз. Обернув его мыслительным усилием, я повращал перо вокруг оси, а затем заставил развернуться. Пока я вел перо подобным образом, его движение было не таким плавным и уверенным, как тогда, когда это делал Гаркин, но оно безошибочно двигалось назначенным курсом.
Хотя я и не тренировался с пером, я все же практиковался в левитации. Когда Гаркина не было рядом или же он был занят своими исследованиями, я посвящал большую часть времени полетам кусков металла – точнее, ключей. Каждому типу левитации присущи свои проблемы. С металлом работать трудно, потому что это инертный материал. Перо, некогда бывшее частью живого существа, было более отзывчивым… даже слишком. Чтобы поднять в воздух металл, требовалось усилие, а чтобы маневрировать пером – ловкость. Но мой выбор – работа с металлом. Я отчетливо видел пользу этого навыка в той профессии, которую я твердо решил освоить.
– Неплохо, Шалопай. А теперь положи его обратно в книгу.
Я улыбнулся себе под нос. Эту часть упражнения я оттачивал не ради ее потенциального применения, а потому, что это было прикольно.
Раскрытая книга лежала на краю верстака. Я по длинной ленивой спирали опустил перо, позволяя ему легко пролететь через страницы книги и вновь взмыть по дуге вверх, затем остановил его и вернул обратно. Когда оно приблизилось к книге во второй раз, я отключил часть своего разума и мысленно переметнулся к книге. Как только перо полетело над страницами книги, та, словно челюсти голодного хищника, тотчас захлопнулась и поймала его.
– Да-а-а… – нараспев произнес Гаркин, – немного выспренно, но эффективно.
– Я придумал этот трюк, пока тренировался, – небрежно сказал я, мысленно потянувшись к другому окорочку птицеящерки. Однако вместо того, чтобы изящно подплыть к моей протянутой руке, оно осталось лежать на деревянном блюде, как будто пустило в него корни.
– Не так шустро, мой маленький воришка. Говоришь, ты тренировался, да?
Мой учитель задумчиво провел по бороде полуобглоданной костью.
– Конечно. Разве не видно? – Мне подумалось, что Гаркина не так легко обмануть, как это иногда кажется.
– В таком случае я бы хотел посмотреть, как ты зажжешь свечу. Для тебя это, должно быть, сущий пустяк, если ты практиковался в магии так усердно, как разглагольствуешь о том.
– Я не против попробовать, но, как вы сами много раз говорили, одни уроки даются легче, чем другие.
Хотя я говорил уверенно, когда в ответ на призыв Гаркина к рабочему столу прилетела большая свеча, я приуныл. За четыре года попыток я так и не добился успеха в этом конкретном упражнении. Если Гаркин решит морить меня голодом до тех пор, пока я не добьюсь успеха, мне придется туго.
– Послушайте, учитель Гаркин, мне кажется, что на полный желудок я мог бы сконцентрироваться лучше.
– А по-моему, ты просто тянешь время.
– Ну, я бы не смог…
– Кому сказано, Скив!
Ох. Раз учитель назвал меня по имени, его было уже невозможно уговорить. Уж что-что, а это я крепко усвоил за годы учебы. Шалопай, Жулик, Болван, Голова Садовая – хотя эти прозвища и звучат уничижительно, пока он называл меня так, его разум все еще был открыт. Но стоило ему произнести мое имя, как пиши пропало. Согласитесь, довольно печально, когда звук вашего собственного имени превращается в похоронный звон.
Что ж, если нет никакого способа его уломать, хочешь – не хочешь, а придется поднапрячься. Здесь не обойтись половинчатыми усилиями или притворной сосредоточенностью. Придется задействовать каждую унцию моей физической силы и все мои умения, чтобы призвать магическую силу.
На мгновение вычеркнув из сознания предстоящее усилие, я отвлеченно изучал свечу. Комната, захламленный верстак, Гаркин, даже мой голод исчезли из поля зрения. Я максимально сосредоточился на свече, хотя уже давно помнил каждую ее деталь.
Массивная, десяти дюймов в высоту и почти шести в поперечнике, что придавало ей устойчивости. Я вырезал на ее поверхности множество мистических символов, тщательно скопированных из книг Гаркина по его указанию, но многие из них были теперь частично заляпаны затвердевшими ручейками воска. Свеча горела долгие часы, освещая мои занятия, но она всегда зажигалась от лучины, взятой из пламени очага, а не от моих мысленных усилий.
