Двадцать лет прошло, столько разрушено, столько перемен, чаще всего катастрофических, в нашей стране, столько утрачено русским народом, а боль и горечь от этой потери до сих пор не унимается. Пожалуй, точнее всех сказал о своих чувствах М.Н. Алексеев, узнав о трагической, страшной вести: «Если можно одному человеку осиротеть дважды, так это случилось со мной. Первый раз – в 33 году, когда умерли с голоду отец и мать. И вот теперь, когда умер Он. Да что там я? Осиротела вся наша литература…» И не только литература, а миллионы читателей всего мира со скорбью узнали об этой смерти.
Конечно, мы знали о болезни Шолохова, о тяжких днях, проведенных им в больнице, и о диагнозе, не дававшем никаких надежд. Но и в эти дни из Вешенской доносились шолоховские призывы укреплять «связь времен», помнить о «светлых традициях в жизни народов», свято блюсти «то доброе, героическое, что накоплено прадедами и отцами, завоевано ими и нами в борьбе за лучшие народные идеалы, за свободу и независимость», «за социализм». Смертельно больной Михаил Шолохов обратился к писателям мира с призывом «Защитим жизнь, пока не поздно!». «Друзья и коллеги, писатели Земли, я обращаюсь к вам в чрезвычайно ответственное для человечества время, – писал Шолохов. – Около тридцати лет назад, когда стремление людей к миру, казалось, повсеместно стало побеждать разрушительный дух «холодной войны», со страниц журнала «Иностранная литература» я уже обращался к мировому братству писателей с призывом повести откровенный и живой творческий диалог между литераторами Востока и Запада, людьми разных взглядов и убеждений.
Такое обращение было продиктовано тогда стремлением и желанием объединить усилия тех, кто силой художественного слова способен влиять на человеческие умы и сердца… Я призываю литераторов мира, писателей современности, моих друзей и коллег, возвысить голос против продолжающегося безумия, безостановочного ядерного вооружения…»
Даже в самом дурном сне Шолохову не могло присниться то, что происходит в нашей стране и что происходит в мире вообще: бурные нефтяные и газовые потоки на Запад, Буш-старший и Буш-младший, Ельцин и Черномырдин, Ирак, Чечня, русские беженцы из Туркмении и Казахстана, наконец, демографическая катастрофа русского народа, когда чуть ли не ежедневно умирает русских от 2500 до 5000 человек, катастрофа, которую русские ученые называли «избыточной смертью».
М.М. Шолохова, младшего сына писателя, как-то спросили: как бы воспринял Михаил Александрович «сегодняшнюю нашу действительность»?
– …Все, что для него святым было, что он считал нужным сохранить и приумножить, все разрушено, – ответил Михаил Михайлович.
И может быть, самым святым для него было предназначение писательского Слова. Он был уверен, что писательские орудия – перо и бумага – могут стать могущественнейшим средством для достижения истины, для пробуждения миролюбия в умах и душах мирового сообщества, для формирования и развития лучших человеческих качеств – благородства в помыслах и поступках, мужества и стойкости в преодолении препятствий на пути справедливого социально ориентированного устройства общества и государства, трудолюбия и умеренности в потреблении благ современной цивилизации, бескорыстия и сострадания к попавшим в беду.
В нобелевской речи Шолохов сказал: «Я хотел бы, чтобы мои книги помогали людям стать лучше, стать чище душой, пробуждали любовь к человеку, стремление активно бороться за идеалы гуманизма и прогресса человечества. Если мне это удалось в какой-то мере, я счастлив».
Шолохов на своем веку испытал не только успех, славу, но и много препятствий вставало на его творческом и человеческом пути, не раз дамоклов меч висел над его головой, готовый в любую минуту опуститься, не раз возникал у власть имущих вопрос: печатать или не печатать «Тихий Дон» или «Они сражались за родину», стоило лишь в чем-то потрафить Времени или властелину, но Шолохов всегда оставался верным своему творческому замыслу, тому, что вышло из-под его пера… Не раз возникали и конфликты с руководством Союза писателей СССР, особенно обострились эти отношения после глупейшего исключения Бориса Пастернака из Союза писателей за публикацию за рубежом романа «Доктор Живаго».
Во время пребывания в апреле 1959 года в Париже (см.: Правда. 1959. 17 и 24 апреля) Шолохов высказал свое отношение к «делу Пастернака»: «Коллективное руководство Союза советских писателей потеряло хладнокровие. Надо было опубликовать книгу Пастернака «Доктор Живаго» в Советском Союзе, вместо того чтобы запрещать ее. Надо было, чтобы Пастернаку нанесли поражение его читатели, вместо того чтобы выносить его на обсуждение. Если бы действовали таким образом, наши читатели, которые являются очень требовательными, уже забыли бы о нем. Что касается меня, то я считаю, что творчество Пастернака в целом лишено какого-либо значения, если не считать его переводов, которые являются блестящими. Что касается книги «Доктор Живаго», рукопись которой я читал в Москве, то это бесформенное произведение, аморфная масса, не заслуживающая названия романа».
Интервью Шолохова, опубликованное во французской газете «Франс суар», переполошило высших чиновников не только Союза писателей, но ЦК КПСС. Заведующий отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпов в связи с этим высказывает своему руководству свои предложения: «Считал бы необходимым в связи с этим поручить советскому послу во Франции проверить достоверность сообщения «Франс суар» и, если такое интервью имело место, обратить внимание М. Шолохова на недопустимость подобных заявлений, противоречащих нашим интересам. Если сообщение газеты ложное, рекомендовать т. Шолохову опровергнуть его публично». Одновременно с этим сотрудники отдела культуры подготовили текст телеграммы советскому послу во Франции. А между тем Союз писателей уже исключил Бориса Пастернака из членов Союза писателей, а ему самому под давлением «общественности» пришлось отказаться от Нобелевской премии за 1958 год. Эта глупость литературных чиновников лишь «подогрела» интерес к роману, его перевели на восемь европейских языков и издали чуть ли не миллионным тиражом. (Подробнее см.: Российский гос. архив новейшей истории / РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Д. 93. ЛЛ. 25–31. Р. 5840. Здесь хранятся перевод из «Франс суар», проект телеграммы послу в Париже, письмо Д. Поликарпова и др.)
