Мужчина в черном сидит в мягком кожаном кресле. На столе перед ним стопками лежат различные книги, потертые обложки которых однозначно заявляют свою принадлежность к другой эпохе.
Заявляют о своей запрещенности. О своей недоступности обычным людям.
Стены домашнего кабинета, обычно закрытого от посторонних глаз, завешаны различными историческими фотографиями и плакатами, среди которых иногда попадаются рисунки, сделанные от руки, с одним и тем же символом – голубкой, сидящей на кольце.
В кабинете играет музыка. Женщина с высоким голосом поет что-то на одном из мертвых языков. И другой человек, что находится здесь, испытывает чувство, с которым сталкивался лишь однажды, когда школьный учитель познакомил класс с оперой.
И снова опера. И снова поразительное и неподвластное описанию сочетание страха и благоговения. Этот непонятный, но прекрасный трепет.
– Что конкретно произойдет завтра? – тихо спрашивает он, когда голос женщины стихает. Мужчина впервые в этом кабинете, стоит у дверей напротив и не решается проходить вглубь.
– Ты все узнаешь, мальчик мой. Главное, держись подальше от места. Когда придет мое время, ты будешь мне нужен.
Мужчина у дверей кивает и бросает взгляд на стены, смутно догадываясь, что означает вся эта коллекция.
– Почему наш герб… выглядит иначе на ваших рисунках? – наконец решается спросить он.
– Город ждет небывалое величие, – медленно, смакуя каждое слово, отвечает мужчина в черном. – И наш герб не подходит. Он слишком мягок, как заботливая мамочка. Как наш президент.
Мужчина у дверей внимательней рассматривает рисунки. На нем голубка не внушает спокойствия, а выражает… агрессию?.. Опасность?
– Я могу идти?
– Да.
Гость бесшумно покидает дом и уезжает, не включив фары.
Мужчина в черном ставит песню сначала, откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза. На его лице блуждает улыбка.
«Завтра все случится», – думает он.
1
Скоро полдень, и городская площадь постепенно заполняется людьми. Солнце уже осеннее, но оно все еще приятно греет, наполняя воздух теплом. Люди сегодня приветливы. На них яркие пиджачки и пуловеры, у них широкие улыбки, у некоторых на щеках флаг, как у болельщиков в старые времена. Сегодня город празднует свое столетие.
Мэтт и Чарли встречаются у здания Отдела обеспечения безопасности и широко друг другу улыбаются.
– Привет, дружище!
Чарли, вместо делового рукопожатия, обнимает друга, и оба похлопывают ладонями по спинам и плечам – как старые друзья, которые редко видятся вне работы. Впрочем, таковыми они и являются.
– Итак, детектив Льюис, о чем у тебя поинтересоваться: о какой-нибудь ерунде или о личной жизни? – спрашивает Чарли. У него гибкий, мелодичный голос, и он прекрасно владеет искусством подчеркивать смысл слов интонацией.
Мэтт посылает другу полный укора, но совсем беззлобный взгляд.
– Да ладно, неужто все по-прежнему? – смеется Чарли.
– Абсолютно, – соглашается Мэтт. У него низкий, томный голос. – И я уверен, агент спецслужбы Вуд, что если спрошу тебя о том же, ты тоже не блеснешь успехами.
Чарли громко смеется, а Мэтт лишь довольно ухмыляется тому, что подколол друга.
– Согласен, один-один.
Они идут по аллее Спокойствия, мимо фонтана Мира: сложной конструкции из фигуры взрослого человека, передающего земной шар в руки ребенка. Вода бьет из-под бетонной плиты рядом с металлическими героями скульптуры и переливается радугой под солнечными лучами. Деревья, плотно посаженные вдоль аллеи, шелестят под легким ветерком. Этот природный шепот смешивается с журчанием фонтана, запахом корицы из булочной, негромкими разговорами прохожих и далекими звуками музыки. Вокруг все спокойно.
Друзья сворачивают на улицу Надежды, что ведет прямиком к городской площади. Люди стекаются сюда с соседних улочек, сливаясь в единый дружественный поток. Вдалеке под солнечными лучами, как монета, поблескивает горизонтальный монумент Единства и президентская трибуна, справа от которых разместился оркестр, наигрывающий торжественные песни. По бокам на столбах расположены огромные экраны, которые в обычное время транслируют счастливую рутину жителей – такие экраны установлены по всему городу.
– Не нарадуюсь на выходной, – говорит Чарли, и в голосе его сквозит облегчение.
– И не говори, – соглашается Мэтт.
Они абсолютно разные. Чарли – темноволосый, с поджарым телом. У него узкое, вытянутое лицо и синие глаза. Мэтт – шире в плечах и чуть выше ростом. У него светлые волосы и легкие, но необратимые намеки на раннее облысение над вертикальными линиями лба. Карие глаза и медлительный взгляд. Мэтт сам по себе медлителен и в мыслях, и в поступках, в противовес подвижному во всем Чарли, хотя оба успевают все подмечать и принимать взвешенные решения. Они очень разные, однако, смотря на них, чувствуешь некий дух единства. Оба идут нога в ногу с военной выправкой, оба по привычке в костюмах, хотя и не при исполнении, оба эрудированны, смелы и находчивы, что позволило и тому, и другому сделать прекрасную карьеру.
– Как тебя вообще отпустили? – удивляется Мэтт.
– Я перечислил все задания и операции, в которых участвовал за последний год, и у них просто не было выбора. Кроме того, – Чарли оглядывается по сторонам, и, убедившись, что никто не смотрит, приоткрывает пиджак – к правому боку плотно прижата кобура, к внутреннему карману прикреплен бейдж спецагента, – они ведь все равно знают, что я буду здесь.
Мэтт ухмыляется и приоткрывает левую сторону пиджака – у него такой же, только детективский набор. Друзья громко смеются.
– Старые привычки неискоренимы, – заключает Мэтт. Чарли кивает, и оба вспоминают бунт в Нижнем городе.
Вдоль улицы стоят кремовые, под цвет костюма Мэтта, офисные здания, не выше шести этажей, где на первых – тихие магазинчики и уютные кафе со столиками на улицах. На газонах перед зданиями на бархатной зеленой траве цветут цветы, которые, как и люди, наслаждаются солнцем, пока еще можно. Городская площадь уже совсем близко, можно увидеть кордон охраны, который отделяет людей от каменной трибуны. Оркестр доигрывает одну из композиций и начинает новую.
– Мистер Вуд! – кричит кто-то рядом, и Чарли озаряется улыбкой.
– Профессор Разински! – восклицает он и оборачивается к Мэтту. – Подожди меня.
Мэтт кивает и наблюдает за другом, который быстром шагом направляется к летней веранде одного из кафе, где ему приветливо улыбается седой мужчина.
Мэтт какое-то время по инцерции следует за Чарли и останавливается, сохраняя нейтральное расстояние. Мимо проходят люди, на их лицах радостные улыбки. Площадь уже совсем близко, что можно увидеть примыкающие к площади улицы Дружбы и Согласия. Они такие же пешеходные, как и улица Надежды, и заполнены движущимися людьми. Президентская трибуна размещена в середине монумента Единства, а за ним разбит огромный парк, слева от которого Дворец правительства, а справа – дом судебной коллегии. Мэтт наблюдает за танцующими людьми на площади, подмечая, кто из какой части города. И, хотя официально город является единым, Мэтт не может не различать жителей Верхнего, Среднего и Нижнего города. Однако эти различия якобы стерты.
