Здравствуйте. Меня зовут Владимир, мне 40 лет и я не знаю кто я. В прямом смысле этого слова. Я потерян. Я не знаю, зачем я живу и в чём смысл моей жизни. Так я решил начать свою книгу, как только взялся за её написание. Прошло время, и такое вступление стало неактуально, так что давайте его слегка изменим.
Привет, меня зовут Владимир, мне 43 года, и я живу замечательной жизнью. Несмотря на то, что основные аспекты моего существования не сильно изменились, моё отношение к реальности трансформировалось радикально. Я знаю, кто я. У меня есть чёткое понимание, зачем я живу. Я ощущаю себя и мир вокруг так реально, как, наверное, не ощущал никогда.
Кардинальные перемены после сорока кажутся невозможными. Личность и мышление сформированы и уже не такие гибкие, как в юности. Реальность уже сложилась, надо принимать обстоятельства как есть. Так думал я и сильно ошибался.
История моей трансформации началась, когда мне исполнилось 40 лет и шёл уже не помню какой год моего брака. Как я теперь понимаю, в нем было не так много счастливых лет. На самом деле их можно пересчитать по пальцам. Не буду скрывать, что временами я был отвратительным мужем и не справлялся со своими обязанностями. Я не понимал, чего хочет от меня жена, и почему я должен делать то, что не хочу. Воспитание детей также вызывало споры, потому что наши взгляды на этот вопрос разнились. Слишком много было точек непонимания, которые превращали нашу жизнь в невроз.
Безусловно, отношения строят два человека и ответственность лежит на каждом из партнёров. В моем случае это была игра в одни ворота, когда я просто не был готов к отношениям, а жена хотела от меня того, что я был не в силах дать. У меня не было ни положительного опыта, ни понимания, как жить, ни банального «мужского» воспитания в семье. Меня воспитывали женщины, и у меня просто не было перед глазами мужского примера, которому можно было бы следовать. Семейные паттерны, которые мы наблюдаем с детства, закладывают в нас основу для будущего взаимодействия с миром. И, если подумать, во взрослые отношения мы вступаем уже с определённым набором ментальных травм, полученных в детстве.
Если ретроспективно посмотреть на мою жизнь, я довольно травмированный человек. Когда мне было пять лет, мой отец погиб. Через 10 дней после его смерти родилась моя сестра. Я ни дня не провёл в детском саду и воспитывался исключительно бабушками и дедушками в домашних условиях. Я поздно начал ходить гулять, если меня и отпускали, то недалеко и ненадолго, переживая за меня. Мальчиком я был тучным, постоянные нападки со стороны сверстников были частью моей школьной жизни. Тогда я узнал, что у полных очень много разных прозвищ, и шансов у моей самооценки упасть ниже плинтуса прибавилось. Не особо понимая точные науки, я, конечно же, регулярно получал порцию оскорблений в свой адрес на предмет моего интеллектуального развития. В какой-то момент, как мне кажется, моя мама вообще утратила ко мне интерес как к ребёнку, способному чего-то добиться, и переключилась на сестру.
Отдельно стоить упомянуть про взаимоотношения с родителями, точнее их взаимоотношения с нами. Вспоминая своё и большинства моих сверстников детство, я отчётливо помню, как жёстко нас воспитывали. В далёкие советские годы, когда из ребёнка категорически необходимо было сделать человека, методы были далеки от идеала. Если пытаться воспитывать современного ребёнка такими же методами, из него вырастет совершенно неприспособленный к жизни человек, который будет долго и много рассказывать психологу о детских обидах и травмах. Многочисленные эксперты сходятся во мнении, что ребёнок с младенчества уже личность и неуважение к его свободе воли и праве голоса подавляет его Я и превращает в зависимого от чужого мнения, неспособного принимать самостоятельные решения взрослого.
Моё воспитание было относительно мягким. Моя мама, как любая другая женщина того времени, справлялась как могла, оставшись одна после смерти моего отца. Я был обычным ребёнком, усидчивым и ленимся делать уроки. Кто же хотел сидеть и зубрить эти дурацкие параграфы, если можно было пойти гулять. А ещё я был и остаюсь левшой. Когда я пошёл в школу, писать левой рукой было не принято. И это мягко сказано. Писать левой рукой было нельзя, и меня конечно же принялись переучивать. Письмо правой рукой давалось мне с большим трудом, я буквально мучился, да и сейчас почерк далёк от идеального. Сколько тетрадей было разорвано и начато заново – я боюсь вспоминать. Рвала их мама каждый раз как только ей не нравилось, как я пишу, а это было практически всегда. А уж сколько подзатыльников я получил. Однажды мой дедушка принёс с работы оранжевую строительную каску. Он протянул мне её со словами – «На Колодка, одевал, когда уроки делаешь, а то мать последние мозги выбьет». И я носил. Мама смеялась, а я сидел в каске. Так и делали уроки.
А ещё не принято было плакать и жаловаться. Ну не совсем, конечно, временами я делал и то и другое. Но это жёстко порицалось, потому что мужики не плачут, а ты ж мужик. И я не плакал. Не плакал упав ногами в костёр. Сполз по краю ямы и наступил прямо в угли. Пришёл в слезах к матери, она молча налила таз воды и велела опустить туда ноги. Однажды я капнул себе на руку оловом, пытаясь сделать солдатиков. Я уже знал, что идти никуда жаловаться не надо, я ж мужик, я знаю, что делать. Молча опустил руку в рядом стоящую бочку с водой, оторвал от кожи остывшее олово и пошёл дальше.
Когда я упал в шахту лифта на заброшенной стройке (да, было в моей жизни и такое), я тоже не пошёл домой. Пополз до речки, омылся от грязи, проверил конечности на предмет травм, прилепил подорожник к разбитому колену. Мама узнала об этом происшествии спустя много лет. Строгости крайней степени в моей жизни не было. Я прожил счастливое и относительно беззаботное детство. Понял все лето на велосипеде, купался в речке, собирал грибы в лесу, и делал много чего ещё, что можно было делать ребёнку.
