УДК 94(4/6)«150/750»
ББК 63.3(0)329
Б87
Редактор серии С. Елагин
Научный редактор: канд. ист. наук О. В. Ауров
Перевод с английского С. А. Воронцова (главы 2–8, 11–16), Е. Ю. Рещиковой (главы 1, 9, 10), М. Ю. Биркина (предисловие)
Питер Браун
Мир поздней Античности: 150—750 гг. н. э. / Питер Браун. – М.: Новое литературное обозрение, 2024. – (Серия «Studia religiosa»).
Период между 150 и 750 годами н. э. – эпоха, в которую навсегда исчезают казалось бы самые незыблемые античные институты. К 476 году в Западной Европе прекратила свое существование Римская империя, а к 655 году на Ближнем Востоке – Персидская империя. Ставшее уже классическим исследование Питера Брауна – это попытка понять, что отличало позднеантичный мир от классической античной цивилизации и как эти перемены предопределили разные пути развития Европы и Ближнего Востока. Автор исследует социальные трансформации и реакцию современников на них, чтобы ответить на один из ключевых вопросов мировой истории: как и почему средиземноморский мир около 200 года н. э. распался на три различных общества Средневековья – католическую Западную Европу, православную Византию и исламский Ближний Восток? Питер Браун (род. 1935) – один из основоположников позднеантичных штудий, профессор истории Принстонского университета.
ISBN 978-5-4448-2330-3
Published by arrangement with Thames & Hudson Ltd, London
The World of Late Antiquity © 2000 Thames & Hudson Ltd, London
Text © 2000 Peter Brown
© С. А. Воронцов, Е. Ю. Рещикова, М. Ю. Биркин, перевод с английского, послесловие, 2024
© М. Ю. Биркин, комментарии, 2024
© Д. Черногаев, дизайн серии, 2024
© OOO «Новое литературное обозрение», 2024
Эта книга – исследование социальных и культурных изменений. Я надеюсь, что, ознакомившись с ней, читатель получит представление о том, как и даже почему мир поздней Античности (примерно с 200 по 700 год н. э.) стал столь непохожим на «классическую» цивилизацию и как, в свою очередь, стремительные перемены той эпохи предопределили разные пути развития Западной и Восточной Европы и Ближнего Востока.
При изучении этой эпохи необходимо постоянно осознавать напряжение между изменениями и преемственностью, существовавшее в этом исключительно древнем и прочно утвердившемся мире вокруг Средиземного моря. С одной стороны, это то печально известное время, когда безвозвратно исчез ряд античных институтов, чье отсутствие для человека середины III века н. э. было просто невообразимо. К 476 году Римская империя прекратила свое существование в Западной Европе, к 655 году Персидская империя – на Ближнем Востоке. Писать о мире поздней Античности в духе меланхоличной истории «Заката и падения»1 слишком просто: если смотреть со стороны Запада – это конец Римской империи, если со стороны Ирана – конец Сасанидской империи. С другой стороны, мы все больше осознаем те новые, удивительные истоки, которые связаны с этой эпохой: мы движемся в их направлении, чтобы выяснить, почему Европа стала христианской, а Ближний Восток – мусульманским. Мы стали высокочувствительны к «современному» характеру нового, абстрактного искусства той поры. Сочинения таких людей, как Плотин или Августин, удивляют нас, будто – как в какой-то необычной увертюре – мы уловили звуки столь многих мелодий, которые чувствительный европеец стал считать более «современными» и ценными, чем в своей собственной культуре.
Глядя на мир поздней Античности, мы оказываемся перед выбором, погрузиться ли в полную сожалений думу о древних руинах или воодушевленно восхвалять новый этап развития. Чего нам часто недостает, так это чувства того, каково было жить в том мире. Подобно многим современникам тех изменений, о которых написано ниже, мы становимся или крайними консерваторами, или истеричными радикалами. Римский сенатор мог писать так, будто он еще жил во времена императора Августа, а затем, как и многие в конце V века, очнуться, поняв, что в Италии уже больше нет никакого римского императора. В свою очередь, христианский епископ мог приветствовать бедствия варварских вторжений, как если бы они бесповоротно обратили людей от мирской культуры к Небесному Иерусалиму. Впрочем, делает он это все еще на латинском или греческом языке, неосознанно следуя образцам классической литературы. Наконец, его представления о вселенной, предубеждения и модели поведения по-прежнему выдают в нем человека, который еще крепко связан с восемью веками жизни Средиземноморья.
Как обратиться к великому прошлому, не «приглушив» изменения? Как меняться, не теряя своих корней? И прежде всего, что делать с чужаками среди вас – что делать с людьми, исключенными из традиционно аристократического общества, что делать с мыслями, которые не находят выражения в традиционной культуре, с потребностями, не артикулированными в общепринятой религии, с настоящими чужеземцами из‐за границы. Это те проблемы, с которыми сталкивается любое цивилизованное общество. В эпоху поздней Античности они были в высшей степени насущными и требующими внимания. Я не могу представить себе, что читатель может быть настолько равнодушен к образу античных Греции и Рима или к влиянию христианства, чтобы не стремиться прийти к какому-либо мнению о мире поздней Античности, в котором произошла радикальная трансформация греко-римской цивилизации и победа христианства над классическим язычеством. Однако мне следует пояснить, что, предоставляя свидетельства, я сконцентрировался на том, каким именно образом люди поздней Античности справлялись с проблемой перемен.
Римская империя раскинулась на обширных и непохожих друг на друга землях – изменения, которые она испытывала в эту эпоху, были сложны и многообразны. Они охватывают множество процессов, начиная с очевидных и хорошо документированных явлений, таких как, например, последствия войн и высокая налоговая нагрузка на общество в III–IV веках, и заканчивая глубинными и загадочными сдвигами, наподобие тех, что влияют на отношения людей к их собственному телу или ближайшим соседям. Потому я надеюсь, что читатель стерпит, если я начну первую часть этой книги с трех глав, где в общих чертах обрисовываются изменения в общественной жизни империи с 200 по 400 год, а затем вернусь, чтобы проанализировать те менее публичные, но столь же решительные перемены в религиозных воззрениях, случившиеся в течение того же промежутка времени. Я постарался четко обозначить те места, где считаю, что изменения в социальных и экономических условиях в жизни империи были тесно переплетены с религиозными трансформациями эпохи.
В течение всего рассматриваемого периода ареной основных изменений служили Средиземноморье и Месопотамия. По отношению к этим областям мир северных варваров оставался периферийным. Британия, Северная Галлия, как и дунайские провинции после славянских вторжений конца VI века, выходят за пределы моей компетенции. К Восточному Средиземноморью тяготеет само повествование, и его завершение в Багдаде Харун ар-Рашида более естественно, чем в далеком Ахене его современника – Карла Великого. Я надеюсь, что читатель (и особенно медиевист, привычный к обзорам, уделяющим особое внимание возникновению западного постримского общества) простит меня, если я ограничусь обозначенным регионом. По Западной Европе у него уже есть надежные справочники, перед которыми мы оба в равной степени в долгу.