Сознание стало затухать. Смерть казалась очевидной.
И вдруг пришла боль! Жуткая боль, всепоглощающая. Если можно было бы закричать, Поль моментально сорвал бы голос. Но кричать он не мог. Даже вздохнуть не получилось бы при всём желании. Потому что тело превратилось, по некоторым ощущениям, в комок окровавленного фарша. Ощущение собственных конечностей исчезло полностью. Казалось, например, что левое ухо вместе с правой ногой зажали в одни тиски и теперь поливают серной кислотой. А правое ухо до сих пор перекручивают в мясорубке вместе с левой рукой. Остальные органы, конечности, кожа, ногти, волосы, кости – в целом казалось, что горели, плавились, рвались, ломались и распылялись на атомы.
Смерть – она такая…
Хотя Труммеру всегда казалось, что долго подобное тянуться не может. Ну, умер человек – и всё. Сколько тот мозг ещё живёт после гибели тела? Ну, три, ну пять минут. Если сам он вместе с головой не всмятку, конечно. А так как флайер модели «Катринг» падал с высоты в несколько километров, да весил при этом под шесть тонн, то о целостности черепа рассуждать было бы глупо. Такие обломки и кусочки тел собрать да склеить не под силу даже всем дэмам, собравшимся вместе. Наверное…
Тогда почему так больно?!. И почему боль тянется так долго?!. По всем ощущениям, боль растянулась вначале на часы, потом на дни, а дальше счёт пошёл на недели. Боль варьировалась в сочетаниях и менялась по силе и в какой-то момент становилась привычной, позволяющей подумать о чём-то ином. И всё это в полном мраке и при полной тишине.
Что ещё поразило погибшего поощера, – так это всё увеличивающиеся провалы памяти. Вначале Поль Труммер забыл некоторые годы своего юношества и отрочества. Затем с ужасом попытался вспомнить точный адрес своего дома – и не смог! В памяти всплыло лишь одно: купил он свою недвижимость в самом дальнем участке шестнадцатого сектора, на окраине Розмора, недалеко от Большой стены. Твердил это с каким-то ожесточением, пока и это… забыл!
Потом началась путаница с работой в последние годы. Хорошо помнил (как бы!), что выполнял миссии с дэмом Надариэлем, владыкой своего, шестнадцатого сектора. И успел выполнить какие-то особенные задания владычицы Азнары Ревельдайны, повелительницы восемнадцатого сектора. Но что именно сотворил? И что конкретно? Чехарда памяти подсовывала то картинку сражения с рыцарями, то бег из последних сил между взрывами снарядов скорострельных зениток. Затем выползала яркая сценка интимной близости с богиней, а после сразу окровавленное тельце маленькой девочки, вскинутое на собственные плечи. Кошмарная рубка мечом зубастых волчьих морд, и тут же – собственное тело, упакованное в космический скафандр высшей защиты и стремящееся с содрогающимся автоматом в руках куда-то в глубь мрачных подземелий.
В какой из этих моментов рядом были дэмы? И кто именно из них? И почему чаще всех всплывает лик очень близкой и прекрасной девушки? Кто она? Сестра или возлюбленная?.. Звать её Галлиарда Фойтинэ… И почему, вспоминая это имя, становится чуточку спокойнее?.. Ещё и боль при этом отступает, становится глухой и незаметной…
«И разве у меня есть сестра? Я ведь круглый сирота… А сестра всё-таки есть!.. И кто вообще это такие: дэмы?.. Почему только одно это короткое слово вызывает страх и настороженность?..»
Со временем и эти все понятия нивелировались, вопросы исчезли, память стала девственно чистой. Подготовка к новой жизни? Или к перевоплощению?
А потом однообразие многих недель (или всё-таки часов?) оказалось прервано. Но как-то странно это произошло, неожиданно.
Многие считают, что началом всего сущего и живого является свет. А уже после него растёт травка, летают бабочки и зарождается всё живое. Так или примерно так думал и Труммер. В пустой, очищенной памяти уже вроде ничего не осталось, но что-то вбитое в подкорку сознания именно так и утверждало:
«И появился луч света, из которого, словно от бликов радуги, родились великие дэмы. И стали они создавать ДОМ. И стали они творить жизнь. И стали они засеивать вселенную пригодными для жизни мирами…»
Но это – там. Неизвестно где. И с кем…
А сейчас Поль не увидел ничего. Никакого света в конце тоннеля или в глубине колодца. Зато услышал звук: словно кто-то упал. Большой, железный, несуразный и неповоротливый.
«Шкаф, что ли? – мелькнула первая мысль. И за ней тут же вторая: – Что такое шкаф?» – Память на этот вопрос ничем не отозвалась.
Да и звук вдруг стал меняться: послышался скрип. Потом он перерос в скрежет. Тот, в свою очередь, в грохот, перемежающийся тем же самым скрежетом. Что-то рвалось, падало, разбивалось, шипело, фыркало, звенело и трещало.
«Что бы это могло быть? – появилась обеспокоенность. – И почему оно приближается ко мне?»
Тут и новые звуки стали различаться: вой и рычания разбавлялись воплями и рёвом. Неприятная ассоциация подвигла на вопрос: коль новые звуки – это новая жизнь, то нужна ли она, такая шумная и скандальная?
Тут грохот раздался совсем рядом, и произошло первое потрясение вселенной. Точнее Поль понял, что его качнуло, вырывая из состояния зачаточного покоя. Затем потрясение повторилось с гораздо большей силой. Теперь уже вся вселенная рухнула, улетая в тартары. А после очередного удара появилось подозрение, что мир перевернулся вверх тормашками. Очередные удары, скрежет и шипение, и появился… свет.
«Свет?! – обрадовался вначале Труммер. – Значит, это всё-таки жизнь?!»
И тут же сознание стал заполнять липкий, неприятный страх. Потому что проснулись иные органы чувств, утверждающие, что вокруг что-то тлеет, опасно искрит, и мерзко воняет горящая проводка. И всё это на фоне усилившихся скрипов и добавившихся стонов.
Ожившему (или возродившемуся?) человеку и самому захотелось застонать. Потому что он прочувствовал свои конечности и собственное тело. Хотя и сомнений добавилось: а человеку ли? Ибо конечности, так резко обретшие чувствительность, ощущались до жути непривычно. Да и не совсем слушались сознания. Оно ещё только пыталось разобраться в окружающей обстановке и понять, чем грозят неприятные запахи, а руки с ногами уже с натугой уперлись в стенки треснувшей, но всё ещё прочной скорлупы, окружающей рождающуюся креатуру. Тело, увитое вполне сильными мышцами, тоже помогло: извиваясь, а то и конвульсивно дёргаясь, словно в эпилептическом припадке.
Итог оказался вполне закономерен. Скорлупа треснула, а потом и вовсе распалась на несколько частей. А сам Труммер оказался барахтающимся среди каких-то проводов, трубок, резиновых шлангов и деталей из поблескивающей, возможно, нержавеющей стали.
![Сборник стихотворений [Религия и Философия]](/uploads/covers/cc/cce8245cad8bca8c0f002f655e93537ada9ec514.jpg)