Тёмная пропасть. Глубокая, уродливая, неправильной формы яма, где ворочался чёрный дым, иногда показывая огненные языки. Над ямой нависали обглоданные кости железных и бетонных громад, кое-где охваченные огнём и готовые рухнуть в бездну. По склонам ямы то там, то здесь, были размазаны окровавленные ошмётки, и Жерм старался не думать о том, кем они были раньше. Это была его первая мысль: «Не надо думать, а то стошнит».
Левую часть головы, которой он, видимо, ударился о землю, точно сдавило крепкой каменной рукой, а перед глазами плавала чёрная муть. Жерм, ещё лёжа, потрогал голову и убедился, что она цела, хотя и почувствовал на пальцах тёплую липкую слизь. Он присел на хрустящих обломках бетона, оглядел руки, ноги. Правый ботинок, лишившийся подошвы, стал безобразным раскрывшимся вниз цветком. Жерм несколько секунд смотрел на него, слушая, как в голове течёт и переливается невидимая бурлящая река, потом решил встать.
Видимо, ему повезло. Жерм помнил, как сказал напарнику пару слов и пошёл на улицу за фруктовым мороженым. Ещё посмеялись, что торговый центр гигантский, а мороженое продаёт только робот у входа. Жерм вышел, огляделся в поисках продавца, и тут справа, со стороны выхода, на него навалилась яркая волна горячего воздуха. А потом он очнулся на колючих камнях, и на месте торгового центра и близлежащих домов находилась эта пугающая бездна.
Сверху вспыхнуло. Жерм задрал голову и увидел над собой скелет здания. Там, внутри, на верхних этажах, горел, потрескивая, огонь. Потом хлопнуло снова, и вниз полетел небольшой предмет. Жерм проследил взглядом, как он скрывается в дымной бездне, по пути различив, что это оторванная человеческая нога. «Как странно, – подумал Жерм. – Творятся такие жуткие вещи, а нет ни медиков, ни полиции. Даже спасательных дронов не видно». Однако через секунду Жерм осознал, что и сам он тоже полицейский, пусть и работал всего лишь в торговом центре, который теперь находился там, глубоко, в чёрной яме. И в обязанности Жерма входило поддержание порядка на территории, которая в один миг стала воплощением самых страшных снов.
Жерм вдруг почувствовал, что рядом стоит человек. И даже дёргает его за рукав чёрной форменной куртки. Полноватый мужчина в ободранной грязной одежде, с измазанным копотью лицом и растрёпанными волосами, нервно говорил, тряс головой, жестикулировал, но Жерм не слышал звуков – гул в голове заглушал.
– Простите, – сказал Жерм, – что?
Кажется, мужчина стал говорить громче, поскольку на этот раз Жерм разобрал слова, доносящиеся сквозь слой несуществующей ваты:
– Вы не видели моего сына? Восемь лет, в красной курточке…
Говорящий странно морщил лоб, губы его дрожали, а в уголках красных глаз блестели слёзы. Жерм подумал, что незнакомец, наверно, уже не надеется найти ребёнка. А скорее, даже надеется его не найти. Потому что отыскать человека живым и здоровым в этом кошмаре шансов было немного. Жерм хотел уже задавать мужчине стандартные вопросы – как звали пропавшего, где его видели в последний раз. Наверно, это занятие принесло бы Жерму облегчение. Но мужчина вдруг прищурился, вглядываясь в груду мусора вдали, и сорвался с места.
Жерм остался стоять, слегка пошатываясь, затем двинулся в ту же сторону, чувствуя, как впиваются в обнажённую правую ступню крошки бетона и осколки стекла. Мужчина тем временем тянул из кучи обломков кусок красной ткани. Но нет, это была не куртка, а обрывок рекламной перетяжки со словом «Наслаждение». Мысли Жерма, тягучие, вялые, плавали в голове, как мёртвые рыбы. И он внезапно вспомнил, что в торговом центре, где он работал, был огромный зал с детскими игровыми автоматами. И, значит, там, на дне ямы… Жерм покачнулся. Ему показалось, что его голова перекосилась от боли. Ему стало стыдно, что погибло столько детей, а у него всего лишь болит голова. Он хотел заплакать, но глаза оставались сухими, а мысли уплывали прочь. «Наверно, – подумал он, – раз всё это произошло, то я совершил ошибку. Иначе – почему?»
Жерму почудился крик. Он напряг слух. И правда, поблизости кричали. Или стонали. Должно быть, громко, раз он это услышал. Жерм сделал пару шагов, и увидел, кто. Железно-стеклянная искорёженная конструкция, которая недавно была вращающейся дверью, застряла в куче обломков бетона, переломившись пополам. Внутри находилась девушка. Глаза её были закрыты, но она пошевелилась и издала ещё один громкий, булькающий хрип, от которого у Жерма тошнота подползла к горлу. Девушка лежала за стеклом, словно в прозрачном гробу. Губы её налились синевой, дыхание было частым и неровным. А в остальном она выглядела неплохо выше пояса, если не считать кровавых следов на одежде и стёклах. Но взгляд Жерма скользнул ниже и уткнулся в пятно белого цвета – видимо, кость – там, где её совсем не должно было быть. А рядом – дышащая, кровавая, шевелящаяся субстанция. Жерм стиснул зубы, чтобы не вырвало. Он видел, сколько крови вытекло вниз, на бетон. Девушку уже точно было не спасти. И где же, в конце концов, были медицинские дроны?
Жерму захотелось подойти и взять умирающую за руку. Он даже мог это сделать – в стекле было кривое отверстие в районе её локтя. Но Жерм стоял в странном оцепенении и не двигался с места.
Внезапно в воздухе появился дрон – блестящий моргающий огоньками металлический эллипсоид. Он завис над девушкой и начал произносить успокаивающие слова, сканируя тело своими лазерами. Но это было уже не важно.
Жерм почувствовал, как вздрогнул грунт под ногами. Он поднял взгляд и увидел, что огромная бетонная конструкция, которая ещё недавно была высотным зданием, кренится и падает прямо на него. На них, выживших ненадолго. «Вот и всё», – успел подумать Жерм.
Всё это неправда. Всё было совсем не так. Это просто картина, которую я вообразил в своей голове. Правда, с некоторых пор я знаю, что фантазии – это нечто вполне материальное, но речь сейчас совсем не об этом.
Я привык к боли, крови, смертям. Я много их встречал в жизни. И, когда читаешь на огромном экране сообщения о том, что на Гнате произошёл теракт, видишь страшные кадры и испуганных людей, в памяти всплывают другие погибшие, другая боль. Воображение рисует картины. Или, скорее, сны. Конечно, со временем боль притупляется, и, когда это осознаёшь, иногда вызываешь сам у себя отвращение.
А вот что никогда, наверно, не притупится, не ослабнет – это своя собственная боль, свои собственные чувства. В моём случае скорее наоборот, они будут становиться всё сильнее, всё мучительнее. Я тут в собственном кошмаре, на этой жаркой и душной планете Ибертао, посреди космопорта, одну стену которого занимает огромный экран, передающий новости. Лучше бы вместо этой стены они поставили большущий вентилятор. Он крутился бы, как бешеный, и рубил насекомых в мясо. С хрустом. И этот хруст резал бы мне уши, а я б еле терпел… Так. Надо успокоиться. Я опять несу непонятно что.
