В доме Мацневых на Посадской улице. Четверг Страстной недели, сияющий апрельский день; время к заходу солнца.
Просторный, провинциально обставленный зал-гостиная; у окон много зимних цветов, среди коих фуксия и уже зацветшая герань. Одно окно выходит в стеклянный коридор, идущий вдоль всего дома и кончающийся парадным крыльцом; другие четыре окна выходят на улицу – немощеную, тихую улицу, с большими садами и маленькими мещанскими домишками. Сейчас все заняты тем, что выставляют первую зимнюю раму. Собрались: сам Мацнев, Николай Андреевич, высокий, полный, красивый еще человек, со смуглым цыганским лицом; видимо, обычно носит русский костюм, но сейчас домашне и привычно распущен: красная шелковая, полурасстегнутая в вороте рубашка без пояса, широкие черные шаровары, внизу завязанные тесемочками. Вместо сапог – туфли. Ему всегда жарко. Александра Петровна, жена, добрая и всегда озабоченная. Старшая сестра Мацнева, вдова, одинокая женщина с характером – зовут все тетей Настей; и стоит и ходит, заложив руки в бока, курит. Гимназистик Вася, грязный, замусоленный, видно, что сейчас только возился в какой-то грязи; карманы оттопыриваются от бабок. Взволнован больше всех и всем лезет под ноги. Две взрослые гимназистки, семиклассницы: дочь Надя, скромная, тихая, мечтательная девушка, влюбленная в подругу, – и подруга Зоя Николаевна Пастухова. Дворник, он же и кучер Петр.
От одного окна цветы отодвинуты, и Петр, взгромоздившись на подставленный стол и тужась, тянет за веревку, продетую в кольцо на верхней перекладине рамы. Александра Петровна со страхом смотрит на раму и время от времени поднимает руки вверх, как бы готовясь принять свалившегося Петра и раму. Тетя Настя, самостоятельно заложив руки в бока, смотрит иронически. Гимназистки в стороне.
Мацнев. Да ты тяни, а не мусоль! Ну?
Петр. Да она не падает, Николай Андреич. Боюсь, как бы веревка не оборвалась, тогда я вам таких дров наделаю. – Не идет, говорю.
Александра Петровна. Ну, конечно, оборвется. Петр, Петр!
Мацнев. Дай-ка я… Эх, ты, ворона!
Тетя (иронически). Сам собрался – да тебя, батюшка, и стол-то не выдержит.
Вася. Пусть папа, – папа, полезай! Лезь, папа.
Мацнев (пробует стол). А ведь – правда, не выдержит. Петр, принеси-ка стол из кухни.
Александра Петровна. Да не надо, Николай Андреич. Ну, что ты собрался к вечеру рамы выставлять, еще захолодает.
Вася (возмущенно). Ну, что ты, мама, говоришь! Такая жара, а она…
Тетя. Уж оставь его, Саша: приспичило. Петр, а ты и правда на голову-то не свались, не легонький!
Петр (тужась). И свалишься!
Вася. Папа, пусть он вожжи возьмет. Новые, они крепкие.
Мацнев. Не мешай, Васька! А и то правда: принеси-ка, Петр, вожжи. Старые возьми.
Вася. Нет, новые! Новые, Петруша, возьми.
Александра Петровна. Да не мешай ты, Вася.
Петр (выходя). Лодыжки-то рассыпал, подбери, – игрок!
Вася. Где? (Подбирает, толкая сестру.) Пусти, Надька, под тебя закатилась. Да пусти ты, когда тебе говорят: расставилась, как барыня!
Надя. Ну, и выражаешься ты, Васька.
Мацнев. Васька! Не выражайся.
Вася. А чего ж она?
Мацнев (делая вид, что сконфузился за свой костюм перед барышней). Ах, простите, что я без галстука.
Как будто хочет поднять подол рубашки и закрыть им шею. Вася хохочет.
Надя (смущенно). Ну, ты всегда, папа.
Александра Петровна. Оставь, Николай Андреич!
Вася. Я тоже без галстука. Смотрите.
Поднимает вверх куртчонку, опять вываливаются бабки.
Надя. А у вас уже выставлены рамы, Зоечка?
Зоя. Нет, у нас они просто как-то открываются. Николай Андреич, а правда, что сегодня очень хороший день?
Мацнев. Правда, Зоенька, правда святая. – А ну-ка, Петр! – А ты где был, Всеволод, помогай.
С Петром вошел старший сын, Всеволод, студент.
Всеволод. В саду яблони окапывал. Что выставлять? Можно.
Вася (с диким пафосом поет). «Выставляется первая рама, и в комнату шум ворвался…»[1]
Александра Петровна. Да замолчи ты, Вася, оглушил!
Мацнев. Васька! – Продел, Петр?
Петр (тужась). Готово. Э – ты! не идет.
Всеволод. Пусти-ка, Петруша.
Вскакивает на стол.
Александра Петровна. Не надо, Севочка, упадешь. Скажи ему, Николай Андреич!
Тетя. Теперь уже молчи, Саша. Герои! В молчании Всеволод тянет вожжи, постепенно вытягивая раму; Вася тянет также за свободный конец вожжи; все глядят вверх; Петр и Мацнев, подняв руки, поддерживают и принимают отлипшую раму.
Вася (кряхтит). Здорово!
Взволнованное молчание. Петр выносит раму, все невольно толпятся к окну, отодвигают стол; Мацнев старается распахнуть окно.
Александра Петровна. Погоди, Коля, дай хоть замазку смахнуть.
Мацнев. Ладно. Смахивайте.
Распахивает окно. В комнате сразу становится просторно и светло: почти видно, как льет весенний воздух. И слышны уличные весенние голоса, клохтанье кур и отдаленные веселые крики играющих во что-то ребят. Мацнев раздувает ноздри: так нравится ему воздух. Вася лезет к окну, но его оттесняют.
Тетя. И правда, теплынь. Слава Богу, вот и опять дождались тепла – да ты что, Вася, прямо на ноги лезешь, у меня, голубчик, мозоли!
Вася. Я нечаянно!
Мацнев высунулся в окно и смотрит.
Всеволод (Зое). Хотите подойти?
Зоя. Спасибо. Надя, ты хочешь?
Вася. Да пустите вы меня!
Александра Петровна принесенной тряпкой смахивает с окна замазку, убирает вату. Ей помогает и тетя Настя.
Тетя. Пусти на минутку, Коля. Вася, отойди.
Александра Петровна. Господи, да когда же ты перестанешь лезть, Вася! Скажи ты ему, отец.
Мацнев. Не мешай, Васька!
Вася. Никому я не мешаю, это вы мне мешаете!
Вдруг плачет с ревом, распуская карманы с бабками, весь обмокая.
Только и слышу: Васька, не мешай! Только и слышу! Как сами, так хотите смотреть, а как Васька подошел, так…
Мацнев (не оглядываясь). Ну, ну – взревел.
Вася. Тут взревешь! Как сами, так хотите, а как я подошел раз… нюхнуть, так вам не хватило!
Александра Петровна. Ну, перестань, ах, вот же глупый! Ты целый же день по улице бегаешь. Ну, и нюхай, дай только пыль стереть.
Вася. Знаю, какая это пыль! Как сами…
Александра Петровна. Видишь, что и папа ждет. Ну, и нюхай, – ах, какой глупый!
Вася. Надька, не смейся!
Всеволод. Вот глупый Васюка. – Пойдемте в сад, пока здесь приберут.
Зоя. Пойдемте. Вы деревья окапываете? От вас землей пахнет.
Всеволод. Да так. В земле копаюсь.
Надя (выходя с остальными). Идемте. Он сегодня оттого злится, что в бабки проиграл. Приготовишка!
Вася (яростно). Врешь, окаянная!
Александра Петровна. Ну, Вася, – да что это с тобой? Ты что, белены объелся?
Вася. А чего ж она!
Теперь в комнате трое: сам Мацнев, который, облокотившись на подоконник, молча и жадно смотрит на улицу, мать и Вася.
Мацнев (не оборачиваясь). Ну, иди уж, Васька.
Вася. Тут даже негде, ты все окно загородил.
