Младший научный сотрудник-7
Разговор с телевизором (Москва)
Телевизор щелкнул и после непродолжительного разогрева начал вещать о надоях, покосах и урожаях на бескрайних полях Родины. Я поморщился и перещелкнул дальше, тут сенсорная панель для этого имелась, а вовсе не круговой переключатель… так, тут Ленинский университет миллионов, нисколько не лучше. На учебной программе объясняли, как решать физические задачи про движение двух тел. Неинтересно… а еще на следующем канале, куда я уже просто наугад ткнул, появилась весьма интересная картинка – камера по виду такая же, как в нашем СИЗО, слева койка, прикрепленная к стене, справа писсуар с раковиной, а по центру на табуретке сидел я же, но в легкомысленной гавайской рубашке и шортах до колен.
– Привет, Петя, – сказал мне этот второй я, помахав при этом рукой. – Как жизнь?
– Привет, – отозвался я, потому что молчать было бы глупо, вспомнил не к месту строки Высоцкого, – жизнь течет меж пальчиков паутинкой тонкою. Ты где сидишь-то так красиво? – задал я первый всплывший на поверхность вопрос.
– Ты не поверишь, – ответил он, – но в городе Маниле, Республика Филиппины, в следственном изоляторе временного содержания номер один…
– И как тебя туда занесло?
– Долго рассказывать, – поморщился второй я, – начни лучше с себя, у тебя, как я посмотрю, дела обстоят немного получше моих…
– Когда мы с тобой расстались-то, не напомнишь? – спросил я у отражения в экране.
– Напомню, – охотно согласился он, – в сентябре прошлого года, 82-го, когда эксперимент в этом вашем гребаном бункере пошел не по плану.
– В нашем, Петя, бункере, в нашем, – поправил его я, – не надо делать вид, что ты не имеешь к этому «не по плану» никакого отношения.
– Не надо придираться к словам, – буркнул он, – вываливай лучше подробности, как ты там живешь. В 82 году… у нас-то тут октябрь 83-го идет, если тебе это интересно.
– Нет вопросов, – отозвался я, – почти как у матросов. Слушай и не говори потом, что не услышал.
И в следующие пять минут я коротенько обрисовал ему свою историю за последние два месяца. Он внимал и не перебивал, открыл рот только, когда я поставил точку.
– Увлекательно… – сказал он, глядя в какую-то невидимую отсюда точку, – стало быть, ты там теперь народный целитель типа этой… Ванги.
– Точно, – ответил я, – или Джуны. С ней я, кстати, недавно встретился, и она мне выкатила страшненький диагноз – полгода мне жить осталось.
– Сочувствую, – вяло ответил он, – а мне как бы не полдня осталось пребывать на этом свете.
– Теперь твоя очередь, – передал я ему эстафетную палочку, – выкладывай давай, что там с тобой за год случилось.
– Никаких экстра-способностей в том бункере я не получил, – хмуро начал он, – так, по мелочи немного.
– Стой, – притормозил его я, – я же с помощью этого дара свою мать из могилы, считай, вытащил… получается, что она умерла что ли?
– Не все так грустно, – вздохнул он, – хирург этот из сороковой больницы, как уж его…
– Иннокентий Палыч, – напомнил я.
– Да, Кеша – он очень постарался и мать осталась жить, но с большими ограничениями…
– Не ходит что ли?
– Нет, подвижность не ограничена, но есть можно далеко не все… и обезболивающие надо непрерывно принимать. Но живая пока, этого не отнимешь.
– Замуж за физрука-то она вышла?
– Нет, не сложилось, – угрюмо продолжил заэкранный я, – так что живем мы по-прежнему в нашей квартире на Кирова.
– Слушай, а дочка хирурга, как уж ее… Зина, кажется… да, Зина-корзина, она тебе никаких предсказаний не делала?
– Даже не знаю, кто это, – растерянно ответил он. – Что после октября 82-го было, тебе интересно?
– Конечно, выкладывай скорее, – подстегнул его я.
– А и вспомнить-то особенно нечего, – после секундной паузы продолжил он, – так и работал в ИПП. Встречался с Викой потихоньку, потом она хвостом вильнула.
– А Ниночка как же?
– Она замуж за Наумыча вышла, через месяц примерно после того случая в бункере. У них вроде бы все хорошо, даже ребенок намечается, но это не очень точно.
– И ты никого не излечил с тех пор?
– Почему это никого… – даже растерялся он, – мать немного на ноги поставил, потом дворового хулигана этого…
– Игорька?
– Да, его самого – избавил от одной проблемы. И жену Бессмертнова… но это отдельная история, очень долго и муторно рассказывать.
– Ладно, не надо, – поморщился я, – а с Аскольдом чего?
– В армию он ушел, вот и все.
– В Германию?
– Почему в Германию, если я все правильно понял, то на Кубу его послали, в Лурдес, чем-то радиотехническим там заведовать.
– Куба это хорошо, – задумался я, – а в Москву тебя тоже не посылали?
– Почему это, минимум четыре раза в командировках там был.
– А с дочкой Брежнева не встречался?
– Вот этого, извини, не было.
– Ладно, тогда переходи уже к более поздним событиям, как ты в этой Маниле-то очутился?
– Это рассказ примерно на час, – отозвался он, – о, дверь отпирают – перерыв на неопределенное время
Экран сначала вспыхнул каким-то сине-зеленым ярким пламенем, а потом просто взял и погас. Я пощелкал по другим каналам и ничего интересного там не нашел. А потом подумал – во Электроника дает, видеоконференцию в начале 80-х годов. Причем связывает разные времена… и нравы, второй-то я из будущего года вещает.
И тут зазвонила вертушка – на той стороне был товарищ Цуканов, кто же еще.
– Петя, – начал он задушевным тоном, – к тебе есть одно маленькое, но срочное дело.
– Слушаю со всем вниманием, Георгий Эммануилович, – откликнулся я.
– У моей супруги наметились некоторые проблемы со здоровьем… ты бы не мог посмотреть ее?
– Какие вопросы, – на автомате вылетело из меня, – назначайте время и место – все сделаю в лучшем виде.
– Через полчаса примерно спускайся во двор, там будет стоять сиреневая Волга…
– 24-я или 31-я? – решил уточнить я.
– 21-я, – отрезал он, – которая с оленем на капоте, водитель отвезет тебя на мою квартиру, там мы с женой будем тебя ждать.
Надо помочь хорошему человеку, подумал я, взял на всякий случай паспорт с правами и спустился во двор через положенный промежуток времени. Раритетная 21-я Волга мерзкого сиреневого цвета стояла не в притык, конечно, к подъезду, где проживало первое лицо государства, но и недалеко.
– Моя фамилия Балашов, – сказал я водителю, нервно курившему какую-то вонючие папиросу.
– Садись, – жестом показал он на пассажирское место.
Я и сел, куда было указано. Ехали мы молча и не очень долго, этот кусок Москвы я знал не очень хорошо, понял только, что забрались мы куда-то в Замоскворечье.
– Третий этаж, квартира сорок, – сказал он мне, лихо затормозив во дворе старинного доходного дома со всеми положенными причиндалами, как-то – пилястрами, лепными кариатидами и башенкой наверху.