Юрий Максименко - Мне голос был… Книга прозы

Вполне возможно, что эти письма были написаны, но волею судеб не дошли до своего адресата. Впрочем…

Вы читаете их, а значит – они достигли своей цели…

Посвящаю другу моему Николя Скинтияну

Сир!

Рад Вашему лестному предложению поработать во Франции. Я отправился к Вам, как только закончил в Бельведере «Иоанна Крестителя». Что же касается Италии, то после смерти Лоренцо Великолепного меня там уже давно ничто не держит. Никто не понимал меня так, как он! Выражаю надежду, что такие отношения у меня сложатся и с Вашим величеством. Повод для надежд дают те небольшие беседы с Вами у папы Льва X и в Лионе, где Вы изволили принимать сконструированного по Вашему поручению статуи механического льва.

Да Винчи

Рим, Бельведер, 3 марта 1516 года

Сир!

Вот уже год, как я живу по Вашему приглашению в замке Кло-Люсе. Приятно жить в месте, где прошли детские годы жизни Вашего величества. Я о своих детских годах вспоминать не люблю. Тягостно мне думать о местах, где меня разлучили с матерью, где отец быстро забыл мать и женился трижды, нарожал дюжину детей, а меня хотел меня приобщить к ненавистному делу юриспруденции, которому посвятило свои жизни не одно поколение да Винчи. Но я уже тогда чувствовал своё иное предназначение – художника. Когда я написал голову Медузы Горгоны – все были в ужасе.

Помните, я имел счастье показать Вам «Портрет госпожи Лизы Джокондо»? Это – самая лучшая работа моей жизни! Я отдал ей столько души! И рад, что Вы высоко оценили картину. Но она ещё не закончена, как не заканчивается никогда история настоящей любви, а я всем сердцем прикипел к картине. И буду продолжать её здесь. Когда у Вас будет свободное от государственных дел время, наведайте меня. Амбуаз и Кло-Люсе, слава Всевышнему, находятся так близко.

Ваш покорный слуга – Да Винчи

Кло-Люсе, 1 февраля 1517 года

Сир!

Наши встречи не так часты, как мне хотелось того. В Вашем лице я обрёл во Франции не только высокого покровителя, ценителя искусств, но и друга. Звание королевского художника многому обязывает, но я стал реже работать над картинами. Неметь стала правая рука, да и задания Ваши мало связаны с живописью. Конечно организация придворных празднеств дело важное и ответственное, но хотелось бы, чтоб Вы в полной мере использовали и мои способности инженера и архитектора. Мне доставляет искреннее удовольствие работа над проектом дворца в Роморантане и канала между Луарой и Соной. Думаю, что Вы будете довольны.

Да Винчи.

Кло-Люсе, 3 июля 1517 года

Дорогой друг!

Если бы Вы знали, каково называть Вас этим именем. Вы стали мне настоящим другом! Видимся мы редко, но это никак не влияет на качество наших отношений. Вы дали мне свободу грезить, мыслить и творить! Вы горячо поддерживаете меня. Вы разделяете мои взгляды на жизнь и творчество. А что может быть важнее!

Моя правая рука окончательно онемела, поэтому письма мои будут написаны моим учеником Франческо под диктовку. Почерку у него хороший в отличие от моего. Тёмный народ называл меня колдуном за мой неразборчивый почерк и опыты с написанием текста в зеркальном отображении.

Силы мои иссякают. Прошу Вас позаботиться о Франческо, которого я горячо люблю. Детей у меня нет и он мне заменил сына. Где-то в Италии остался первый мой ученик Салаи, которому я отдал двадцать пять лет своей жизни. Он хороший малый, хотя и строптивый, вспыльчивый, неуёмный. Часто встревает в уличные драки. Боюсь, как бы жизнь его не оборвалась рано в одной из таких драк.

Салаи я многому научил в искусстве, хотя многие его живописные работы пришлось изрядно поправлять. Он послужил моделью, когда я работал над «Иоанном Крестителем». Признаюсь, парень он, далекий от святости. Несколько раз я хватал его за руку за мелкое воровство. Я жалел его и многое прощал, так как он, как и я в детстве, был лишен родительской ласки и детских радостей. Он остался в Риме, чтобы начать самостоятельную жизнь. Рад, что за мной последовал Франческо. Из-за болезни я почти не встаю с постели и он терпеливо ухаживает за стариком. Франческо талантливее Салаи. Его «Коломбина», как и моя «Джоконда», прекрасна!

Если мне случится вскоре покинуть этот мир, моему Франческо завещаю мою библиотеку, архив и половину виноградника на моей родине, а Салаи – вторую половину виноградника. До того, как я навсегда закрою глаза, надеюсь увидеть Вас, сир. Мы будем снова говорить о науке, живописи, поэзии. Я прочту Вам мои новые сочинения. Память моя ясна, как у юноши.

Приезжайте скорее.

Ваш Леонардо

Кло-Люсе, 23 апреля 1519 года

Желаю здравствовать, многоуважаемый Александр Сергеич!

Сумерки объяли вечный город и, отдыхая от дневной суеты, решил черкнуть Вам пару строк. Вы уж простите, что не писал Вам. Не любитель я переписки. Когда берусь кому-нибудь писать ответ (скажем, Василию Андреичу Жуковскому), то не один лист бумаги закапаю чернилами и искомкаю, не одно гусиное перо сломаю. От этого нападёт на меня такая необъяснимая гневность, что брошу занятия эпистолярным жанром и иду на кухню отведать что-нибудь вкусненькое. Поем – и сразу успокаиваюсь и добрею. И снова иду к письменному столу. Или отправляюсь в библиотечку свою, чтоб успокоится окончательно, почитав томик Ваших стихов или прозы. Люблю Ваше творчество ещё с младых ногтей. В Нежинской гимназии зачитывался «Евгением Онегиным». Да не просто зачитывался, а главами переписывал, чтоб читать дома батюшке и матушке.

Познакомиться с Вами было мечтой моей жизни. В Петербурге я отправился к Вам на аудиенцию со своим «Гансом Кухельгартеном». Чем ближе подходил к Вашей квартире, тем более мною овладевала им робость и я развернулся у самых дверей и убежал в кондитерскую, потребовав рюмку ликера. А уж потом вернулся и смело позвонил, и на вопрос свой: «дома ли хозяин?» – услыхал ответ слуги, что вы изволите почивать. Было уже поздно на дворе. Счастлив, что мы тогда не свиделись с Вами – иначе не пережил бы позора, когда бы Вы прочитали сей опус.

Моя мечта осуществилась значительно позже. Помните, я подошёл к Вам на вечере у Петра Александровича Плетнёва? Благодарен, что Вы уделили много времени и внимания моей скромной персоне.

Потом Вам попали в руки мои «Вечера на хуторе». Как приятно, что они заставили Вас смеяться. Рад, что Вы нашли в них поэзию и чувствительность. Польщён, что назвали «Вечера…» истинно веселою книгою. А ведь многие говорили, что смущены обилием ужасов и всякой нечисти, которая не к лицу православному человеку.