Мои корни московские, насколько я знаю. Отец, офицер военно-морского флота, погиб за десять дней до моего рождения во время учений на подводной лодке в Тихом океане. Моя мама, врач-рентгенолог, не знала об этом очень долго, месяца два. Ее обманывали – говорили, что лодка в походе, поэтому от отца и нет почты. Чтобы у роженицы молоко не пропало или еще чего не случилось. Так что отца я не знал. Он сохранился только в виде фотографий и легенд. Отец был похоронен на военном кладбище на Дальнем Востоке, уже в несоветское время я ездил туда, но его могилу найти не смог – всё заросло. Скажу страшную вещь, но в этой безотцовщине был, наверное, и плюс, потому что я жил в легенде. У меня память об отце абсолютно чистая. И у моего сына, Алешки, в комнате висит его фотография, на которой отец еще нахимовец.
Рядом с нами жила моя бабушка, Нина Абрамовна Дыховичная, она была известным инженером-конструктором, разработала инженерную конструкцию гостиницы «Украина». Я часто уходил к ней, но практически был беспризорником. Мама снова вышла замуж, и у меня появился отчим, когда мне было семь лет. Мы жили с сестрой и другой моей бабушкой. Коммуналка на четыре семьи – у нас две комнаты. И я уходил на целый день, гулял, иногда заходил к бабе Нине, как у нас было принято говорить, столоваться. А так жил на улице. Вот Путин у нас питерский двор, а я московский двор.
Я мальчик с Покровских Ворот, смотрите фильм «Покровские Ворота» (это реклама), провел там практически все детство, почти до пятнадцати лет. Потом мы переехали на окраину Москвы, и вот сейчас я вернулся в ту же квартиру в том же месте, и мой сын ходит в школу на Покровских Воротах, как и положено мальчику с Покровских Ворот и сыну мальчика с Покровских Ворот. Так что мы – покровские, мы чистопрудные, «центровые».
Район Чистых прудов – мой родной и самый любимый. Все мои первые детские и юношеские приключения происходили здесь. Чистые пруды поменялись, но не очень сильно. В отличие от Патриарших прудов, ставших совсем не московскими. Москвичи никогда не называли их Патриками. Сейчас там богатые квартиры, приезжие люди. А Чистые остались почти нетронутыми. Изменения, конечно, тоже есть. Стало побогаче. Раньше были пельменные и «стекляшки», теперь везде рестораны. Но главное осталось – это люди. Местные узнают друг друга, здороваются на улице. Чистые – как огромная коммунальная квартира. Я живу в доме, где живут актеры театра «Современник». Он когда-то был специально построен для «Современника». Когда сын был маленький, мы несколько раз заливали квартиру Марины Нееловой. Потом ребенок вырос. Он видит список жильцов и говорит: «А что это за фамилия: Миллиоти?» Я говорю: «Как, ты не знаешь? Это великая Миллиоти!» Для него это просто набор букв, звуков.
В старину Чистые пруды назывались Погаными. Неподалеку ведь проходит улица Мясницкая, которая получила свое название от находившихся там мясных лавок. Все отходы, конечно, сбрасывались в пруды. Пахло тут, наверное, еще как. Но однажды Петр I подарил светлейшему князю Меншикову дом неподалеку от прудов. Князь пожаловался, что жить в таком «амбре» невозможно, велел очистить пруды – и они стали Чистыми.
Я очень люблю Москву. Это город, где мне комфортно. Мне нравятся города, где все немного сумасшедшие, где люди куда-то бегут, наступают друг другу на ноги. Такие города – это Москва, Нью-Йорк, Париж. А Вашингтон или Петербург – чопорные города. Люди там ходят, стараясь не касаться друг друга. Даже когда они бегут, то делают это бочком. Мне привычнее жить в толпе. В городе, где люди одеты разномастно, по-разному говорят.
Из зарубежных городов я больше всего люблю Париж. Там я чувствую себя совершенно как дома, могу жить в любом квартале, в любой гостинице. Я готов поговорить со всеми: от местных наркоманов до президента Французской Республики. Парижане – это люди с совершенно особым поведением. Они чисто городские. Как и я – не люблю дачу и деревенскую жизнь. Мне нравится город, камни. Я – цветок асфальта. Любимый район Парижа – это угол между бульварами Сен-Жермен и Сен-Мишель, Латинский квартал, Сорбонна. Там много книжных, там самые большие магазины комиксов. В России есть два крупных собирателя комиксов на французском языке – Константин Эрнст и я. Мы часто друг перед другом хвалимся. Бывает, я звоню ему с набережной Сены и говорю: «Знаешь, что вышел такой-то комикс? Я прямо сейчас его покупаю. Пока до тебя дойдет по почте, я уже все прочитаю».
Изменения в Москве в основном меня радуют. Я как человек старомодный должен бы брюзжать. Но брюзжать не хочется. Самое главное – это возросшее количество пешеходных улиц. Хотя я сам гуляю мало, я понимаю, что город – это пространство для прогулок, а не для езды. Ездят по делу, а ходят для удовольствия. Второе приятное изменение – это преобразование парков. Стало безопаснее, удобнее, развили инфраструктуру. Хочешь – иди пешком, хочешь – поезжай на роликах или на скейтборде. Это здорово.
Плохо, что исторический центр в нашей столице не уважается. Я не считаю, что нужно сохранять развалины, но тяжело переживаю, когда моя старая Москва сдается под натиском стекла и метала. Тем не менее я не считаю, что стоит убиваться по снесенным домам. Москва – перемешанная, она не может быть одностилевой, как Петербург. Я даже не против архитектурной симуляции. Вот построили храм Христа Спасителя – и хорошо. Это копия, но для моего сына, который родился в 2000 году, он всегда там стоял, никакого бассейна на этом месте и не было. Поставят, предположим, в Кремле Чудов монастырь – для наших внуков это будет частью их настоящего. Город хорош в динамике и разнообразии. Питер красив, но для меня он – туристический. Там хорошо пройтись, полюбоваться, но не жить. Жить надо в кривых переулках с разномастными домами.
Сейчас я гуляю мало. К сожалению, я человек узнаваемый и охраняемый. Стоит выйти, к тебе сразу подойдут с вопросами о политике. Я даже с сыном практически не гуляю. В основном вижу город из окна автомобиля. В кофейни я иногда хожу, встречаюсь с людьми, но часто нам мешают разговаривать, прерывают. У меня есть несколько ресторанов, где такое поведение не принято. Там сидят известные люди и делают вид, что не знают, не замечают друг друга.
Раньше Чистопрудный был единственным открытым бульваром. Здесь встречались, катались на коньках, дрались школа на школу. Я тоже участвовал. Как-то раз экс-глава администрации президента Ельцина Александр Волошин рассказал мне, что тоже учился в школе на Чистых. Может быть, когда-то маленький Венедиктов бил морду маленькому Волошину. Или наоборот.
