Когда мне было одиннадцать лет, и всяких видеомагнитофонов и видеосалонов в Нижневартовске еще в помине не было, в передаче "Вокруг света" показывали китайский фильм "Боевые искусства Шаолиня". По десять минут каждую неделю. В ожидании этой передачи я места себе не находил. И все мои друзья тоже. Это был космический фильм. Самый лучший фильм на всем белом свете.
Именно тогда я решил сбежать из дома, пройти всю Сибирь, перейти границу с Китаем и поступить в монастырь Шаолинь. Я разработал маршрут, пользуясь огромной географической картой, расстеленной на полу гостиной, и деревянной ученической линейкой. Собрал вещи. И…
Это сейчас я знаю, что фильм на самом деле назывался "Храм Шаолинь-3" и играл там совсем еще молодой Джет Ли. И что этот фильм китайское посольство предоставило Советскому Союзу (да, тогда еще Союзу) для ознакомления с китайской культурой. Ну, и для покупки прав на прокат тоже. Наши фильм покупать не спешили, зато (формально не нарушая прав) показывали его кусочками в передаче "Вокруг света" несколько месяцев подряд. Был это 1988 год.
…и не сбежал. Вскоре у нас в городе появились ксерокопии и фотокопии с книг по "кунгфу", "каратэ", "Джеткундо" и прочим стилям обезьяны. Затем, как грибы после дождя, выросли по всему городу видеосалоны, где по-кошачьи верещал Брюс Ли и уходил в самоволку Ван Дамм. В каждом дворе и при каждой школе появились секции боевых единоборств. Там отжимались на кулаках и хрипло рычали "хатжимэ!". В каждом киоске можно было купить фотографию с изложением биографии Бодхидхармы. В общем, пока я готовился и чертил маршрут, Шаолинь пришел ко мне сам. Я отжимался на кулаках, вырабатывал буддийское спокойствие духа перед лицом врага и научился с легкостью бить ногой в челюсть человеку выше себя на голову… Хорошее было время. Хотя, конечно, к настоящему Шаолиню все это имело весьма отдаленное отношение. Правда, сенсей из нашей секции утверждал, что в детстве сбежал в Шаолинь и потому знает, как машет хвостом разозлившийся дракон, и как сложить из пальцев убийственную "лапу тигра". А я смотрел на него, открыв рот, и думал, что этот человек осуществил мою мечту.
Почему я не стал ювелиром
Люди исчезают, если их не помнить. Поэтому нужно просто выучить все имена и вспоминать их каждый день. Выучить как можно больше. Тогда эти люди останутся, словно они где-то рядом, рядом с тобой.
Но этого недостаточно.
Что нужно, чтобы человек остался? Нужно помнить их привычки, и как они выглядели, как говорили "привет", или улыбались, в какой позе любили сидеть и смотреть телевизор, и читать, и какая у них была походка. И какой был смех, тихий или громкий. Все эти мелочи нужно помнить и обязательно повторять каждый день. Это важно. Иначе все забывается. Наша память ненадежна, как индекс Доу Джонса. Если не повторять все это каждый день, эти люди исчезнут.
Испарятся, словно дым или туман после сырой ночи солнечным ярким утром.
Лучше всего это делать перед сном.
У Хэмингуэя есть рассказ о человеке, который страдает бессонницей, и вот, пытаясь заснуть, он вспоминает имена всех своих друзей и близких, но нужно не просто вспомнить их имена, а помолиться за них, за каждого из них, и тогда все будет хорошо, и у них все будет хорошо, и этот человек, герой рассказа, спокойно уснет. Теперь я вспоминаю этот рассказ и понимаю, что для того человека было главное не уснуть, а побороть беспокойство, которое есть у каждого хорошего честного человека, который беспокоится за других и боится их потерять. Потому это и есть его способ борьбы с бессонницей. Когда герой загадывает, что нужно успеть вспомнить имя каждого из дорогих ему людей и помолиться за их здоровье. И тогда все будет хорошо. И успокоенный, герой засыпает перед самым рассветом.
На самом деле я не помню этот рассказ, даже если читал его. Но зато я помню, как несколько раз читал об этом рассказе в книжке одного очень хорошего режиссера и человека, Анатолия Эфроса, и он там, пытаясь уснуть, вспоминает рассказ другого очень хорошего человека и великого писателя об одном хорошем человеке, что пытается уснуть.
И теперь я понимаю.
Они где-то рядом. Те люди, которых я хочу помнить. И я вспоминаю их имена. Тут, главное, все делать последовательно, по определенному ритуалу. И все получится. Сначала нужно вспомнить имена. Потом лица. Потом улыбки и смех. Потом – как они сидели за столом, смеялись и пили кофе и чай. Какой рукой держали кружку. У деда была синяя татуировка с половинкой солнца над морем и еще одна с якорем. Сколько они клали сахара. Кажется, это ерунда, мелочь, но это важно помнить.
Отец всегда клал одну ложку растворимого кофе и одну ложку сахара. Дед пил чай из маленьких кружек, потому что состарился и не мог уже выпить большую, как раньше, а сахара клал две ложки и еще брал шоколадное печенье вприкуску. Это печенье он прятал по всему дому, словно белка, делающая запасы на зиму, только он делал это на случай непредвиденной смерти. После того, как деда не стало, бабушка находила это печенье то тут, то там, и даже несколько штук нашла в туалетном шкафчике, над умывальником, словно привет от человека, который когда-то полюбил ее за белые косы. Я хочу думать, что бабушка улыбалась, когда нашла эти печенья, но, боюсь, на самом деле она заплакала.
Я помню, как дядя Юра заваривал чифирь на кухне, в маленьком эмалированном желтом ковшике и потом пил черный густой отвар. Он был когда-то в тюрьме, дядя Юра, и там пристрастился к чифирю, и пил его по ночам, чтобы не спать и работать ювелиром. Мне было десять, я тоже тогда хотел стать ювелиром, и сидел с ним ночами и смотрел, как он составляет из крошечных серебряных шариков узор, который называется скань, и прокатывает кусочки золота и серебра через маленький пресс, чтобы получились золотые и серебряные блинчики.
Я помню, как он смеялся. Я помню, как белели его ровные белые зубы, похожие на жемчужины. Он был красивым, мой дядя Юра, и знал это, а еще он был жутко талантливым, рисовал, лепил, делал украшения и занимал чужие деньги, и я хочу помнить все хорошее о нем и забыть все плохое, но не могу, потому что все хорошее и все плохое составляет человека, и если выбросить из памяти все плохое, то от человека останется только половина, а то и меньше, и скоро он сам начнет испаряться, таять, словно дым или туман после сырой ночи солнечным ярким утром.
Поэтому я буду повторять все. Главное, не терять порядок, очередность, не сбиться. Сначала имена, потом лица, потом улыбки, как люди сидят и смеются, как пьют кофе или чай, сколько кладут ложек сахара… и где прячут шоколадное печенье. Я буду помнить, как отец после бани сидел во дворе своего дома, который построил Джек, голый по пояс, с коричневой выдубленной кожей, и курил, глядя на красные розы, что посадил сам, и на деревянных медведей, которых привез с Урала, чтобы украсить двор. Я вспоминаю, как дядя Юра показывал мне, как вырезать резцом на серебре и болтал со мной, как со взрослым, а за окном молочно белел рассвет, в доме все спали, и я думал, что скоро вырасту и стану ювелиром. И еще я помню, как молодой дед шагает мне навстречу в синем замасленном комбинезоне, как у танкиста, на голове у него шерстяной берет, и он идет на завод в огромном потоке таких же людей в синих замасленных комбинезонах и беретах, потому что обед закончился и все возвращаются на работу.
