>Глава 1. Детство, счастливое и ужасное
Старинный город на Средней Волге. Июль жаркого 1977 года.
На дороге, рядом с дореволюционными мещанскими домами, утопающими в зелени, гоняли в футбол пятеро пацанов.
За игрой наблюдали постоянные «болельщики» – две старушки и дед с клюкой, сидящие на большом трехметровом бревне, покрытом какими-то цветными накидками. На краю бревна пятилетняя девочка Надежда убаюкивала куклу.
Один из футболистов ковылял по полю в разрисованном фломастерами гипсе на голени: здоровая нога обута во вьетнамский кед, а загипсованная – в домашний тапочек без пятки, который постоянно слетал.
– Вешай! – закричал Нуштик Саньку́.
– Машина едет!
Пацаны разошлись с дороги и ждали, пока проедет ГАЗ-66, но фургон с надписью «Аварийная» остановился прямо на «футбольном поле».
Из кабины спрыгнул мужчина, отец играющих – восьмилетнего светловолосого Аркадия в гипсе и четырнадцатилетнего чернявого Григория, про которого говорили, что он «копия отца».
– Григорий, иди, поможешь.
Отец открыл заднюю дверь фургона, и вся ватага увидела бильярдный стол.
– Что это? – спросил Виталя, рыжий семилетка.
– Бильярд! – важно бросил на ходу пробегающий Гришка.
Кроме Гришки, никто не знал, что значит «бильярд».
Отец с Гришкой выдвинули стол из фургона, подхватили его и понесли к ближайшему дому.
– Мел прихватите.
Отец кивнул в сторону недорисованной машины на тротуаре, где лежал кусочек белого мела. Аркашка поднял его, хромая, как мог, рванул вперед и открыл калитку. Нуштик подскакал к «воротам», достал из дупла дерева горбушку белого хлеба, посыпанную сахарным песком и намоченную сверху водой, откусил и побежал за остальными.
Во дворе между плодоносящих деревьев находилась красивая беседка, посреди нее стоял большой круглый стол. На него и установили бильярд.
Тридцатипятилетний, с густой черной шевелюрой, Владимир Разумов относился к числу мужчин, которые долго на одном месте не задерживались. Он прекрасно играл на семиструнной гитаре и пел на нескольких языках, что с самой юности делало его дамским кумиром, причем сам он не только не прилагал усилий, чтобы привлечь внимание противоположного пола, но всегда исповедовал принцип «чем меньше девушек мы любим, тем больше нравимся мы им». Веселый хулиган и головная боль местной милиции – вот самое мягкое определение для него.
Отец катал бильярдные шары без номеров, размером чуть больше шариков от настольного тенниса, по зеленому толстому сукну и подкладывал игральные карты то под один, то под другой край стола, добиваясь хоть какой-то ровности.
– Пойдет. Попробуешь разбить?
Отец собрал пятнадцать шаров в деревянный треугольник, а оставшийся толкнул в сторону Аркадия. Взял кий, помелил школьным мелом между большим и указательным пальцами, наклейку и «змейкой» саму верхнюю его часть.
Аркадий повторил отцовские манипуляции, но разбивать не торопился: он не знал, как это сделать.
– Ладно, смотрите.
Отец с силой ударил по битку, и ровный треугольник разлетелся по всей поверхности стола. Один шар, отразившись от нескольких бортов, упал в среднюю лузу. Дети в тихом восторге.
– «Дурачок»1.
Он снова ударил. Шар застрял в угловой лузе.
– «Тугие лузы»2. Новый стол. Пробуй.
Аркадий находился в какой-то прострации. На него все смотрели, стол казался просто гигантским. Он размахнулся слишком сильно, ударил, кий пролетел рядом с шаром, лишь слегка задев. Шар откатился на десять сантиметров и встал как вкопанный. На глаза навернулись слезы. Аркашка попытался убежать, отец поймал его, и они вместе вышли из беседки в сад.
– Сын, ты мужчина, и тебе всю жизнь надо будет доказывать это.
Аркашка поднял заплаканные глаза и чуть кивнул.
Лето заканчивалось. Монотонный дождь, от которого клонило в сон, стучал по крыше беседки.
Кот Васька развалился на перилах, одним глазом наблюдая за происходящим. Тут же на полу лежал Филька, небольшая дворняжка, похожая на таксу, на год старше Аркашки. Филька следил за каждым движением Аркашки, в любую секунду готовый рвануться за хозяином.
Сам Аркадий весь последний месяц буквально жил у бильярдного стола. Шары еле катались по влажному сукну, часто застревали в лузах, на обеих руках появились мозоли, но Аркадий не замечал этого. Он мелил кий, как это делал отец, и бил, бил, бил. Он больше не хотел быть летчиком, он понимал, что хочет только одного – научиться играть в бильярд.
Отец обещал взять сына в настоящую бильярдную, туда, где стоят огромные столы с огромными шарами, Аркадий жил только этим.
Хлопнула калитка. Он увидел, как во двор буквально влетела мама и скрылась в доме.
Анфиса на три года моложе мужа, уральская казачка из дворянского рода священников, высокая, немного выше мужа, крупная, с запоминающимися чертами лица и темно-русыми волосами. В восемнадцать лет она ушла от родителей, чтобы остаться с Владимиром, которого не принимали в ее набожной семье.
Аркадий почувствовал неладное, побежал по саду, поскользнулся, упал в куст малины, быстро вскочил, на крыльце сбросил ботинки и исчез за дверью. Филька следовал за ним повсюду.
Мама появилась из-за платяного шкафа и посмотрела на грязные колени и ладони сына.
– Аркадий, ты упал? Сыночка, где болит?
Она бросила какую-то одежду в сторону, подошла к нему и ощупала всего с ног до головы.
– Не болит. Мам, что случилось?
– Переоденься, трико снимай, я в стирку кину. С папой случилось несчастье, он в больнице.
По тому, как она говорила, как собирала отцовскую одежду, мыло, опасную бритву, книгу «Амур-батюшка», которую он читал, было заметно: мама сама плохо понимала, что делала.
– Никуда не уходи, будь дома. Где Гришка? – она открыла холодильник. – Поешьте. Для кого я наготовила?
Выходя на крыльцо, мать споткнулась о вездесущего Фильку.
– Да что ты! Фильку не пускайте в дом с грязными лапами.
Аркадий быстро умылся, переоделся и кинулся вслед удаляющейся матери. Он не пустил Фильку за собой, толкнул его ногой и закрыл калитку.
Филька несколько раз прыгнул, пытаясь открыть запор, но у него в очередной раз не вышло: лишь к нескольким уже имеющимся бороздкам, оставленным собачьими когтями, прибавилось несколько новых.
Больница находилась буквально в пяти минутах бегом от дома, а так как Аркадий рос подвижным ребенком, дорогу до приемного отделения «Пироговки» он знал хорошо.
По коридору санитар вез каталку, на которой лежал отец – весь в каких-то трубках, с белым лицом, с закрытыми глазами.
Мама почти бежала за хирургом.
– Нож прошел рядом с сердцем, срочно везем на операционный стол. Пока сказать ничего больше не могу.
Хирург не смотрел на маму.
