***
А я всех люблю! Всех, кто обидел, простила!
Всех, кого невзначай, невольно, меня простите.
Всех, кто сердце кромсал моё с дикою силой,
чтобы после сшивала его грубой нитью.
Я – как Феникс из пепла, что Феникс до пепла.
У меня ни слова из груди, а кометы.
Я сама от себя, возгораясь, ослепла,
я сама от себя, укричавшись, оглохла,
я сама от себя задыхаюсь – до вздоха,
я сама так умна – что дурёха!
Света! Света…
Снохам
повезёт моим, ибо не жадная вовсе.
И качать буду внуков – мой мальчик, мой кроха!
И укладывать в восемь.
Во вселенском масштабе я мыслю эпохой,
а в космическом мыслю распятием Бога.
Нынче в церкви стояла: и слёзы струились,
где душа – вдоль ожога…
Того самого, где я, что Феникс из пепла,
где, что Феникс до пепла!
О, как руки мои прямо в небо воздеты,
мне до неба полметра!
Успевай только трогать небесные ситцы!
Успевай только гладить небесные бязи!
Всех люблю! Всех прощаю! Вморожены лица
в мои жаркие раны. В душевные казни.
Всё равно я на дно не залягу. А буду
выковыривать рифмы из рваных сосудов,
выцеловывать их изумруды!
И распахивать ящик Пандоры всечасно.
Всеминутно и ежесекундно. А впрочем
всё равно я согласна, с чем я не согласна,
всё равно я виновна, в чём я не виновна. И точка!
Лишь бы родина, лишь бы мой дом, мои дети
были здесь и всегда. Чтоб, как Феникс из пепла.
И пускай мой огонь им всегда всюду светит
благолепно!
***
Всем поэтам с глагольною рифмой в гостях,
всем поэтам с глагольною рифмой в кистях,
намывающим мягкое олово фраз,
говорю: «Я подвинусь! Вперёд на Парнас!»
Где Коринфский залив. И Кастальский приют.
Мне глаголы в плечо, как приклад отдают!
Я других узнаю по таким же краям,
этим рваным, кровавым, хорей где и ямб,
редким рифмам там, где миокардовый джут.
Кто мня распекал, я спрошу: «И ты – Брут?» !
Пусть уста мои слово «спасибо» вопят,
всем поэтам, глаголы смыкающим в ряд.
Кому шёлк, кому бязь, кому масло овец,
а поэту поэт – нет, не враг, а творец.
И поэту поэт – клад!
А на этом Парнасе – высокой горе,
а на этом пегасе – чья шкура, как лён,
всяк поэт – это Бродский с мечтой умереть
на Васильевском острове в смуте времён.
Всяк поэт – как Хоттабыч с цветастым зонтом
без дождя при дожде, дождь, как раны на соль.
Всяк поэт обжигает обугленным ртом.
Всяк поэт – это голый король!
И он носит жемчужину в книгах своих:
переливчатый звон у глубокого рва,
в подреберье его, не проникшие в стих,
запекаются насмерть слова.
Всем поэтам с глагольною рифмой – мой сказ.
Всем поэтам с глагольною рифмой – билет,
где казнить будут обезглаголенных нас,
эшафот – белый свет.
Умирать-восставать-распекать-растерзать,
вот таков ваш вердикт, вот таков ваш ответ,
но не в этом вам веке казнить за глаза
тет-а-тет!
«Жечь глаголом!» – о, да. Но не "рифмою жечь".
О, не надо, прошу я, с глаголом – глагол!
Это лёгкая рифма, как прут. Нужен меч,
чтобы словом разить. Побеждать, коль пришёл!
О, расцветие рифм не глагольных! Иных!
Их надёжность, бездонность, их Марсов мистраль!
Всяк поэт – о, какой это плач, крик живых!
Всяк поэт – и бессмертье, и сталь!
***
Для Руси сто веков, я скажу вам, не срок,
это жаркий костёр, что пылает во тьме.
Что во мне (до меня!). До того, как курок
возведён был, до стрел, до копья, до камней!
И до скифского лука, пищалей, секир,
всем, чем шрамы наносятся в спину, в ребро.
А из этих ранений багряных – весь мир
вырастает, и льётся поверх серебро.
А из этих ранений голубки летят,
из глубоких, колодезных зори встают.
Ей отраву дают, зло, исчадия, яд.
Русь святая в ответ: сажень правд, солнца пуд!
Кладовая моя! О, Лилейная, ты!
Для Руси сто потерь, я скажу вам, не крах.
У неё свой обмер. Свой объём высоты.
Как дитя, она космос качает в руках!
Если Пушкин – всегда! Тютчев, Лермонтов, Блок,
Римский-Корсаков, Глинка – таких легион!
Ничего ей – не время. Ничто ей – не срок.
Ничего ей – война. И проклятья вдогон.
У неё есть идея. Она же мечта:
в каждой боли дымиться сквозь пулю и штык.
Её угль, её пепел, зола, береста,
что в кленовых ковшах. Если вечность ей – миг!
В её пальцах. О, тонкие пальцы её!
О, возможность светиться и переплавлять!
Людям что? Люди молятся за бытие,
хлеб да мясо, за зрелища и за кровать!
И в иступе, испуге и в пьяном хмелю
не о царствии неба под небом вопят.
А я больше и горше Россию люблю,
если трудно ей, если торнадит Пилат.
Но не выколодовать, не сломить, не продать
на Титаник билет ей по сходной цене.
Алтари наши с нами и Божия рать.
Для Руси не огонь даже сотни огней!
И когда я скажу – не залепите рот!
И когда закричу – не содвинете мрак!
Из груди вам не выдернуть мой русский ход.
Если выдернуть, то вместе с сердцем. Вот так!
***
На моей стороне – кто, я знаю всех,
на моей стороне широка броня!
От такой беды…Мне в сугроб осесть,
подкосились ноги тогда у меня!
На моей стороне всё понятно без слов.
Со словами. Без фраз. Улыбаясь. И без.
Бусурмановы гидры
осьми голов
не пройдут сквозь наш многохваткий лес.
На моей стороне воскресает Бог,
а на вашей он много раз распят!
Искорёжен космос моих дорог,
и зияют дыры сквозь волчий взгляд!
На моей стороне никого не купить
ни за тридцать сребреников, ни динар!
И особый отсвет в ладонях нить
Ариадн оставляет всем нашим в дар.
А на вашей, на чёрной, на мутной – блуд,
теле-бред, наживка, по трупам ходьба.
И куда ни пойди, у вас предадут
за печеньки, за доллары, за хлеба.
Где же, где эта пропасть, что делит нас,
оставляя зазубрены на челе?
Как она между братьями разлеглась.
Снова Каин – да с шашкой! – воссел в седле.
В чёрных ранах – Танатос, копьё и меч,
в чёрных пулях сверхядерная стыдоба!
А по мне так проще и лучше лечь,
амбразуру накрыв, чем душу продать!
Но отчего же, у наших, у нас
сердце доверчивей из всех сердец?
Грабят. Сжигают.
Рвут мясо, бац –
в кость позвоночную метит подлец!
Вот я читаю: «Царь Менелай
ноющим в прахе Патрокла узрел…»
Значит, больше глотай, узнавай.
Будь захребетней! Таков твой удел.
Смысл я свой знаю, роскошный синдром!
Всю виноградную, пряную снедь!
Вряд ли осилит ваш общий дурдом
наших небес высочайшую твердь!
***
Я – дочь трудового народа. Клянусь!
Быть. Сбываться. Отстаивать. Защищать!
Мою святую чистейшую Русь.
Её распрекрасие. Стать. Благодать.
От этой злосчастной пустой демократии,
от волчьего щёлканья мин на полях,
на горле, от этих когтей грубых, сжатия,
клянусь, что не дрогну! Не сдамся в боях.
Все плахи – на вынос. Штыки все – на вылет.
Чего вы твердите, что мантру, враги,
что вспороты наши Икаровы крылья?
Что в наших раненьях не видно ни зги?
Что в наших отверстьях от пуль – тьма небесная.
Ни тьма – а высоты!
Ни темень – а свет!
По-вашему лишнее и бесполезное,
ненужно цветастое, пропасть над бездною,
и что нас – вселенских, Атлантовых – нет.
Как Китежа нет. Атлантиды. Бореи.
И что за страна эта – дивная Русь?
Что ищет во всём справедливость? Смешнее
