Что есть лучше, нежели разговоры возле костра на берегу реки. Когда люди собрались вокруг завораживающего танцующего действа? Искры взлетают вверх, мои золотые, такие огромные. Потому что детство. Затем сразу старость. Но детство, детство всегда в нас. С нами. Чистое, как пламя. Огненное, как уголёк. И обязательно сбор хвороста перед тем, как зажечь костёр…
Алька, ты меня слышишь? Рыбка моя, окунёк мой сероглазый?
Нестор мой! Летописец, скрипит, скрипит твоё пёрышко. Ты пишешь повесть «О счастье».
Саныч! Марсовый. Неизбежный. Улетающий, исчезающий. Но всё равно, как без тебя?
Арсений, рождённый в муках, в корчах, в крови царской.
Дочь – Алина, Алёшка, девонька моя, только бы счастье было на самом деле, как в книге у Нестора. В летописи.
СОЦГОРОД – 2. ВОЗВРАЩЁННОЕ ГОСУДАРСТВО
Сестра Алька попала в секту. В начале нулевых их расплодилось уйма. Заманивали одиноких домохозяек, заманивали мамочек, чьи сыны заходились в наркоманских ломках, заманивали мужчин, обещая вечное блаженство.
Как правило, оболваненный человек отдавал всё своё нажитое имущество, уходил от семьи, становился отшельником на работе. Лапы секты сильны. Клыки остры. Взгляды пристальны. Всем, кто покидал секту, грозили неминуемой гибелью, страшным судом и прочими карами.
Алька моя лучшая сестра. Старшая. Родная. Любимая.
Теперь она – Катрика. Ходит обвязанная простынею. Причитает какие-то бессвязные напевчики. Убеждает всех не есть мясо. Иначе, говорит, тараканом станешь. Когда Альке было одиннадцать лет, а мне пять, мы придумали игру в сарафанчики. Надо было угадывать слова с трёх букв, если не отгадаешь, то щелбан. Затем мы постоянно брали конфеты, которые родители припасали на Новый год, мы их находили и съедали. Алька говорила, что виновата я, да-да – все конфеты слопала Поти. Мама удивлялась: «Но там был целый килограмм шоколадных, в яркой золотистой обёртке вафельных с орехами пастилок!» «И что? Поти любит такие яркие в обёртке!» – Алька притворно вздыхала. Щуплая, горбоносая, красивая моя Алька всегда меня подставляла. А тут взяла и развела на деньги. На полторы тысячи долларов. А ведь у меня двое детей. Я эти деньги откладывала на «чёрный день», ну на учёбу, на старость, на мало ли чего!
Алька позвонила по домашнему телефону (тогда ещё не было сотовых) и пообещала меня вылечить от всего. Она привезла упаковки неизвестных порошков и начала их нахваливать. И мужа от пьянства избавишь, и у самой все болячки рассосутся. Болячек у меня было немного: гастрит, колено после ушиба, словом, ничего серьёзного. Но Алька так горячо навязывала этот натур-продукт, что я сдалась. Деньги как-то быстро исчезли, но у Альки появилось новое шикарное пальто с каракулевым воротником и новые боты. Когда я сказала, что забери порошки обратно, то Алька сморщила носик и спросила: почему?
– Мне не подходит. У меня болит голова. Да я и не пользовалась ничем. Просто распечатала одну упаковку самую крошечную, попробовала…
Попыталась я слабо оправдаться.
– Ты возьми с меня деньги только за то, что распечатано, остальное я тебе вышлю по почте!
– Нет! Товар возврату не подлежит! – сказала, как отрезала Алька.
– Ну, ты же моя сестра…так не честно! Верни деньги! У меня скоро за дочку платить в институте надо…
– Поработай и скопишь, Поти!
Мне пришлось устроиться уборщицей…
До сих пор в моей трудовой книжке есть запись – ответственная за экологию на фирме «Бриз».
Секта на семейном уровне – это неприятно, странно и малопонятно, как с этим бороться. А вот секта на уровне государства: это страшно! Если говорить в общем и целом, то ситуация, произошедшая в 20 веке – это ряд ошибок, неточностей, неверных ходов по Украине, оплошностей руководства. Вообще, Украина – это некая широта души русского человека, ибо её земли дарили цари, генсек, отщипывая по кусочку, а то и целому кусищу от земель России. Это случилось также, как подарить Аляску. Подарок за подарком – земля. Участки её, Богом данные, исконные территории, приобретённые нашими предками в борьбе с недругами.
Но Украина не могла быть без России.
Как Россия без Украины.
Ибо земля-то русская!
Одесса – русский город.
Крым – всегда русский, это Крымская Республика.
Донбасс – Малороссия.
Мариуполь, Харьков, Донецк – это Русь.
А ещё Галицкая Русь и русины.
Смесь польского и русского языка – это язык украинский. Именно, как смесь. Поверьте мне, я – лингвист.
Бандеровцы – это сектанты во имя фашиста и изверга Бандеры.
Сектантское движение – это и есть суть раскола, уход от истины, извращение, боль, кровь.
Сама страшная секта – это ИГИЛ и Бандеронацисты. Таких сект в мире доселе не было. Для создания секты нужны деньги, идеология, литература, адепты и руководители. Вспомним секты Марии Деви, харикришна, адвентистов седьмого дня, движение Перуна, баптистов. Их много. Есть секты страшные, кровавые, дикие. Есть более мягкие. Но всё равно – это секты. Они образуются там, где зияют пустоты. Там, где безверие, беззаконие, опустошение. Секта – это плод ошибок государства, попустительство, недогляд, не доработка. На земле – люди, у людей – души, сердца. Эти души надо наполнять, обогащать, подкармливать вечным, добрым, божественным. В Античной Греции это – философы, поэты, математики, стоики, Олимпийские игры во благо богов.
В Соцгороде – это советская культура! Полномасштабно.
Алька и секта – как мне казалось, несовместимые понятия.
Но с Алькой дело было хуже: из православных она подалась к кришнаитам.
Налицо: полное отрицание всего русского. Ибо русские находятся на низшей ступени веры. Они не понимают этот радужный свет, льющийся на преданных и подлинных. До них дотягиваются лишь слабые лучи серой взвеси…
Я жалела её…
Альку мне очень хотелось обнять. Просто обнять.
АЛЬКА
Мы лепили птиц из глины на берегу реки. Но получались черепашки, собаки и козы. Мы лепили на спор. Мне на день рождения подарили куклу. Это была непростая кукла в розовом платье с оборками, как нынешняя Барби с глупыми глазами, моя кукла говорила не одно, а два слова – мама и папа. Слово «мама» кукла говорила чаще. Но и слово «папа» она произносила тоже. Надо было только дёрнуть за ниточку, которая находилась в аккуратной прорези на кукольной спине.
– Если слепишь птицу, то кукла твоя! Если слеплю я, то куклу отдашь мне! – настаивала Алька. У нас уже руки были все в цыпках, красные от холода, но мы не унимались. Мне не хотелось отдавать куклу Альке не потому, что я жадная, а потому, что у Альки кукла твердила только одно слово – мама, мама, мама.
Вода в реке была ещё прохладная, глина, которую мы откапывали детскими лопаточками, была красная. Она быстро сохла и деревенела на солнце. Волны то набегали, то отчаливали от берега.
