© В. Мамонова, 2014
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2014
«По ту сторону доксы – парадоксы …»
По ту сторону доксы – парадоксы:
Эйнштейн – реинкарнация Зенона —
Признал движение стрелы в покое,
Когда ее пронзает яблоко Ньютона.
Хоть всякое движение и невольно
Имеет тяготения довольно, чтоб
В со-творение трение претворить,
Но в скорости лидируют фотоны.
Есть в световом продлении тона
Потенция быть не-волною: квантом.
А Парменид, понятно, зорче прочих
В запрете нет, небытия и многоточий.
Постапокалиптический город
По расстроенным струнам электропроводов,
продвигаясь к первым всходам
свернутых в трубочку облаков,
взглянула на червяков,
перемещающихся ползком,
сосущих молоко
мертвой матери, —
давно
нуждается в новых формах
непогрешимость основ,
составляющих трехликое единство,
что, раскачиваясь в воздухе
под действием ветров,
грозит рухнуть вовсе;
но я как все:
спешу, ползу – никто,
прогуливаюсь изредка,
меняя ракурсы и взгляды,
по струнам электропроводов:
наш город сверху удивительно похож
на микросхемы, чипы, платы – их чертеж.
А я мечтала с Маяковским все-таки о саде.
И когда однажды приходит время поступка
неотвратимо, как время второго рождения,
ты смотришь на мир в недоумении: вестимо,
Мировое сознание отражает посыл адресата,
надсадно разносясь по зеркальным нейронам:
и вскоре ты восклицаешь надрывно, радостно,
неопределенно: «О, Боже, второе рождение!»
Да, его не отсрочить, перенеся на мгновение,
на день, месяц, год, десятилетие вперед, жизнь,
следующую в вирт-среде, на Земле или Марсе.
На всякий случай можно приготовить снасти
для рыбки золотой, а если угодит акула? Тогда?
Оставить зомби-двойников жить на автопилоте;
самой, не будучи пилотом, уйти, залечь на дно,
что шевелится изредка, неровно шкурой океана
и заразительно смеется алым, если смеется, зная:
уступка смыслам не стирает топоса поступка,
а только оголяет тщетность говорения и страх…
Итак, усилий взмах – и совершенность вешная,
Миров аллеи, настраивающие мозг-приемник
на тета-ритм, вещающий свободно и спокойно:
«И это хорошо!», ныряя во вселенский сонник,
или, напротив, усилий крах: закрытие, забвение
желаний, мечт, потенций и любых интенций?
Прыжок без четких перспектив – поступок или
соскальзывание без перспективы как уступка?
«С тобой хочется говорить …»
С тобой хочется говорить
На всех возможных языках,
И на всевозможных языках
Хочется с тобой молчать
– понимание размыкает слух
и снимает с уст печать —
С тобой хочется мечтать
Рядом, взглядом не касаясь,
Трепетным теплом ласкаясь
Хочется с тобою бытовать.
«Есть обращение образа в пространстве …»
Есть обращение образа в пространстве,
чуть загруженного веб-информацией —
образа-ранца с леденцами и стансами,
удаляющегося от скудных вариаций и
композиций с конусом, кубом, шаром,
где фоном становилась фигура в алом,
а фигурой – залитый ровным и плотным
ахроматическим цветом отсутствия
– фон, оттеняющий скрытый объем
в иноприсутствии других плоскостей,
измерений и размерностей,
сопрягающих образы, знаки,
а не свойства вещей.
Есть движение образа с пространством
лицом к лицу в мистерии лета и танца,
образа-края – в мифологии ада и рая,
сворачивающего стаи страниц в птиц
скверов, улиц и площадей, в главы
взаимопереходящих систем-вещей
хронологически заостренного тона,
ровно следующего в море времен
по краю, который граница и рана
искривленного пространства-теста,
выползающего за свои пределы,
когда становится тесно и мало
лишь ада и рая.
«чем раньше тем быстрее чем старше тем дальше …»
чем раньше тем быстрее чем старше тем дальше
проникает взгляд да и со всей сини спешит назад
к сетчатке
век краток
но никто и
не спорит
лишь вторит
слабой улыбкой которая тонко и зыбко кружится
в теплых зрачках в уголках губ и просится с рук
«Последняя Книга пульсирует …»
Последняя Книга пульсирует
Точкой,
Кровоточит соком, червоточит
Почвой,
Ветвится через своих чад,
Зеркалит
Полночь черноты и сад
Сознания;
Почти авторская отдушина,
Отчасти
Цель и плод предыдущих
Двоичных кодов.
Последняя Книга читает себя
Взахлеб:
Сразу с начала и сразу с конца,
Не доходя,
Точно в немощи, до корешка.
Знаешь, у этих берегов нет твердости:
Условность, аморфность в них выдает
Налет чьей-то фантазии, фантомность.
Может, глазами незнакомца эти берега —
Лишь блики солнца, проекция или сон:
Проекция сна на реальную странность,
Которая обстоятельнее, чем проспект;
Вот сейчас заглянуть бы в кафе на обед.
Но плывем вдвоем, солипсизм на двоих:
Каждый – образ Другого в сердце своем.
Значит, не солипсизм, а иной уже «-изм».
Хотя даже работая всеми конечностями,
До заката нам не успеть, но к вечности —
Наверняка. Ты забыл все про те берега:
Скоро солнце начнет садиться – нам бы
Поторопиться, чтобы с ночью не слиться.
Но смотри: берега сочетаются с морем, и
Берегоморе нам вторит, в нас переходит.
Различение вскрывает личины и – sorry —
То, что «между», – невольно в сравнение,
Как и предсказуемость акта мышления
По подобию, – а ведь с этого все началось.
«и что ты всё зовешь сирен, инкубов, ангелов и сов …»
и что ты всё зовешь сирен, инкубов, ангелов и сов
в гости? а встретишь – убегаешь или лжешь
о шершавой и колющей, как еж, коросте;
скрываешься под лестницей вещей в плотном
пропахшем потом предметном росте;
стоишь бледнея – теменем ища солнце,
а найдешь только – колосишься и зреешь,
благоухаешь, цветешь – сорняк и рожь —
и, тыкая в сирен, инкубов, ангелов и сов,
твердишь который раз одно – о невозможности
жить полноценно и легко коротковолновым
в удушливо красивом жарком красном,
а мы, значит, напрасно на другом режиме?!
так что ж ты звал нас яростно и хрипло,
липко, знаешь, – большей частью – липко:
чтоб ветер наш учуять, чтоб крикнуть на аллюре
