Еврейская пьеса в одном действии
Действующие лица:
Этингоф
Анна
Бог
Кабинет Этингофа. Кресла, стулья, диван. На стенах – несколько застекленных фотографий. Небольшой письменный стол с настольной лампой под зеленым стеклянным абажуром и пишущей машинкой. На журнальном столике – телефон. В глубине сцены – ведущая в коридор дверь. Еще одна дверь – в кладовку – расположена у левой кулисы. Возле нее – раздвижная белая ширма. Везде идеальная чистота.
Из глубины комнаты появляется Этингоф. Кажется, что он стар, растрепан и сердит. На нем длинный цветастый халат. Настороженно прислушиваясь, подходит к шкафчику возле стола и пытается аккуратно открыть верхнюю дверцу, которая неожиданно громко скрипит.
Этингоф (шепотом): Черт!..
Быстро распахивает створки шкафа и достает из него бутылку вина и рюмку. Одновременно из-за приоткрытой двери в кладовку раздается негромкий кашель.
(Наливая, в сторонукладовки). Можешь не кашлять. Я тебя вижу… (Быстро опрокидывает рюмку и сразу же наливает следующую).
Из кладовки появляется Бог. Клетчатая фланелевая рубаха, старые джинсы, седые волосы собраны на затылке пучком. Похож на старого рокера.
Бог: Я только хотел тебе сказать, Этингоф, что пить до обеда – это еще, куда ни шло, но после, извини, это уже форменное свинство.
Этингоф: Возможно. (Быстро выпивает и сразу же наливает следующую).
Бог: Между прочим, это уже третья… Мне кажется, ты плохо кончишь, Этингоф… Случайно, не забыл, что у тебя сердце?
Этингоф: А еще печень, почки, легкие и желудок… И все это счастье благодаря тебе… Будь здоров. (Пьет).
Бог: Ладно. Я тебя предупредил. (Уходит в кладовку)
Этингоф (вслед ушедшему): Спасибо за заботу… (Наливает). Между прочим, когда ты творил этот чертов мир, я тебе не мешал… (Быстро пьет).
Бог (вновьпоявляясь на пороге): Когда я творил этот чертов мир, то еще не знал, что в нем заведутся такие экземпляры, как ты.
Этингоф: Ох, ох, ох… Не хотелось бы тебя огорчать, Всемогущий, но только такие экземпляры, как я обыкновенно заводятся, когда Всевышнему нечего сказать своему народу, кроме глупости и общих мест…Что, съел?
Неожиданно резко звонит телефон.
О, Господи! (Быстро накрывает телефон подушкой и захлопывает дверцы шкафа). Меня нет.
Бог: Между прочим, это Фрида Марковна… Она звонит, чтобы узнать о твоем здоровье. И при этом, боюсь, у нее опять плохое настроение.
Этингоф (почти лихорадочно): Вот и поговори с ней!.. Расскажи, какая у меня температура и все такое… У тебя это хорошо получается… Ну, давай же, давай, чего ты ждешь?
Бог: Обыкновенно я являюсь людям во снах, а не в телефонных разговорах, если ты не забыл.
Этингоф: Плевать!.. Скажи ей, что я пью все лекарства и хожу на улицу только в теплых носках.
Телефон звонит.
Ну!
Бог (схватив телефонную трубку): У аппарата!
Короткая пауза.
Что значит, мог бы побыстрей?.. Скажи спасибо, глупая женщина, что я вообще поднял трубку!.. (Швырнув трубку, Этингофу). Нет, ты видел?.. Мог бы побыстрей!..
Этингоф негромко хихикает.
Не вижу ничего смешного…
Этингоф хихикает.
Тем более, когда ты собирался на ней жениться, я тебя предупреждал.
Этингоф: Это было сорок лет назад. Откуда мне было знать, как все это обернется?
Бог: Надо было у меня спросить.
Этингоф: Глупости.
Бог: По-твоему, это глупости?.. Восемь лет лежать в могиле и при этом умудряться звонить каждый день, чтобы устроить очередной скандал, это, по-твоему, глупости?
Этингоф (наливая): Ничего, я уже привык… Тем более, все знают, что если Фрида Марковна чего-нибудь захочет, ее не остановит даже Преисподняя… Твое здоровье. (Пьет).
Вновь звонит телефон. Короткая пауза.
Ну, вот… Я же говорил. (Быстро накрывает телефон подушкой). Хотел бы я посмотреть на того, кто сумеет в таких условиях написать хотя бы одну строчку… (Присаживаясь за столик, на котором стоит пишущая машинка с вложенным листом бумаги, нервно). Вот, пожалуйста… Она сказала… Она сказала… Что, интересно?.. Что мы пойдем с тобой в луга?.. В леса?.. В поля?.. (Богу). Вот видишь?.. Ты опять сбил меня своими глупыми разговорами, а, между прочим, все, что мне оставалось – это дописать последнюю фразу!.. (Глухо). Она сказала… сказала… сказала… (Сквозь зубы). Болтливая дура…
Бог: Если хочешь знать мое мнение, то она сказала: «Возлюби Господа Бога Твоего всем сердцем твоим и всем помышлением твоим, потому что это хорошо».
Этингоф (вяло): Сгинь… Она этого не говорила.
Бог: Тебе, конечно, виднее. Но мне почему-то кажется, что ты так говоришь только потому, что сам никогда и никого кроме себя не любил.
Этингоф: Можешь говорить все, что хочешь, мне это совершенно все равно. (Доставая из кармана халата расческу, сердито). Ты прекрасно знаешь, что если бы я хотел, то мог бы легко возразить тебе по существу. Но я не считаю это необходимым. (Расчесывает бороду).
Бог молчит.
(Сердито). Ну, что ты встал передо мной, как вопросительный знак?.. Я говорю о своей куколке, неужели не понятно?.. О моей пластмассовой куколке, в которую я был влюблен, когда мне было пять лет… Или ты это тоже забыл?.. Ну, конечно. Ты ведь помнишь всегда только то, что тебе удобно… А, между прочим, я любил ее как сорок тысяч братьев!
Бог молчит.
(Кричит). Да, да, да!.. Мне было пять лет, и я был влюблен в мою маленькую, пластмассовую куколку с голубыми глазами! В маленькую голенькую куколку, с которой я не расставался ни на минуту, пока ужасный рок не разлучил нас… Только не делай вид, что ты слышишь это в первый раз!.. Мне было пять лет, и она жила у меня в кармане шубы, потому что на улице была зима, и я заворачивал ее в платок, чтобы ей было тепло… (Продолжая расчесывать бороду). А ты говоришь, что я никого не любил… Да, что ты понимаешь в любви!.. Когда я думал, засыпая, что завтра снова буду держать ее в руке, мне становилось тепло, и я видел сны, которые уже никогда не снились мне после… (Глухо). А потом она исчезла… (С остервенением расчесывает волосы). Исчезла… Как не бывало…
Бог: Между прочим, ты сам ее и потерял… Оставил на скамейке в парке и даже не вспомнил о ней.
Этингоф (глухо): Мою куколку!..
Бог: На скамейке, в холоде, в снегу, под ледяным ветром.
Этингоф: Мою куколку!
Бог: Можешь даже не сомневаться. В самый мороз, в конце декабря… Только не изображай, пожалуйста, из себя убитого горем Ромео. (Исчезает в кладовке).
Этингоф (страдая): Моя куколка… (Вытирает лицо платком, затем кричит, повернувшись к кладовке). Я уверен, что это ты во всем виноват!.. Ты все подстроил, чтобы потом тебе было удобней всю жизнь мучить меня и есть мое сливовое варение!.. (Сквозь зубы). Чертов демиург!..
Бог (вновь появляясь на пороге кладовки с банкой варения в руках): Объясни мне, ради Бога, Этингоф, почему стоит только чему-нибудь случиться, как немедленно все валят все на Бога?.. (С
