Прощальное письмо главной героини главному герою
(вместо предисловия)
Серёженька!
Я сейчас в одном из самых моих любимых мест в мире и в мой самый любимый час. Небольшой каменный мыс, врезавшийся в почти не спокойное море, на стыке Тель-Авива и Яффо, маленькое уличное кафе, в котором нечего есть и пить, деревянные лавки и барные стулья, приставленные к каменному парапету, за который иногда залетают морские брызги. На таком вот стуле я и сижу, забросив ноги на парапет, а в руках у меня тетрадка с ивритом, который я притворяюсь, что хочу выучить. Закаты в Тель-Авиве – это что-то ритуальное, они здесь и правда очень красивые. Это так важно, иметь возможность каждый день пойти проводить солнце. Оно валится вниз, смеётся и будто твердит, насколько незначительно все то, что с нами здесь происходит.
В Тель-Авиве много собак, в Яффо – много котов. А сюда, между, они не добираются. Ниже к пляжу носятся, ползают и смеются дети. Здесь вообще много детей и много смеха. Здесь люди просто любят друг друга или просто не любят друг друга. И ничего по середине, ничего непонятного, ничего туманного. Здесь хочется жить просто, знаешь? Не смывать морскую соль, рожать детей, заводить собак, бегать, украшать свой дом, рвать чужие мандарины, запекать рыбу. Тебе бы здесь не понравилось, но ты бы влюбился сию же минуту.
Именно отсюда я хочу написать тебе письмо, честное, без черновиков, с ошибками и зачеркиваниями, возможно несвязное, возможно инфантильное, возможно несвоевременное, но точно моё и точно для тебя. Скажу сразу, не ищи в нем цели и большого смысла. Как и мои книги, существующие и ещё не написанные, это письмо будет под лозунгом «такие дела». Никаких великих идей, решений, открытий или новостей.
Я счастлива, что мы с тобой встретились в Москве 23 января. В этот день случились митинги и наша с тобой встреча. Я посчитала некрасивым уходить с обеда, побыв на нем всего час, и из вежливости предложила тебе пойти со мной принимать грузчиков с тем самым шкафом. И ты согласился. И вошёл, и все решил, что я не могла решить год. Эта очень, казалось бы, бытовая и прозаичная история навязчиво твердила мне, не очень в Бога верующей, что Бог мне тебя послал. Мне, запутавшейся, уставшей, отчаявшейся и готовой сбежать сильной девочке, которой больше не хочется быть сильной.
То, как ты знаешь на все ответы, как безапелляционно ты уверен, в том, что считаешь правильным, вызывает и восхищение, и иронию, и веру, и страх, и возмущение. Ты обезоружил меня, всегда во всем сомневающуюся, именно этим.
Я помню все. И благодарна за все.
За мятный чай, который каждый раз ждал меня в картонном стаканчике.
За твоё «А Саша выйдет?»
За то, как ты бегал за валенками, пока я, разутая, ждала тебя в Большом.
За то, как ты поддерживал меня за руку, даже зная, что упасть у меня нет ни малейшей возможности.
За то, как ты нарушал мои границы. Не думала, что когда-то ещё мне будет это приятно.
За то, что только разъехавшись, снова и снова набирал мой номер.
За то, что добыл мне мусоропровод-солонку.
Я благодарна тебе за каждое мгновение тепла, нежности, заботы, великодушия – не больше не меньше – столько, сколько ты мог и хотел мне дать.
Я благодарна за твою историю про велосипед. За то, что ты назвал меня испуганным ребёнком, который много ошибался. За то, как ты сказал мне, что почти никому не говорил, как подростком потерялся в лесу и как случился твой первый пубертатный раз на пляже.
Я рада, что мы не досмотрели «Однажды в Америке».
Я рада, что ты назвал мое имя своим дочкам. Что играл со мной в спам сердечки, как играешь с ними.
Недавно ты спросил меня, как что-то там может повлиять на мое отношение к тебе. Я отвечу – никак. Ты всегда будешь тем, кто целует мои шрамы, а не создаёт новые.
Что бы ни случилось и что бы ни было у нас впереди, ты навсегда останешься для меня мужчиной, которого в сложный момент послал мне никто иной, как Бог, в существовании которого я была так не уверена. Ты всегда будешь для меня особенным человеком, который обогрел мою душу в момент цепенеющего холода и стал мне отцом, другом, любовником, покровителем, мальчишкой, с которым можно бегать и хохотать, мужчиной, с которым можно закрыть глаза и не думать, как и что мне ещё нужно исправить.
Твоя сильная всепоглощающая, бескомпромиссная, практически отеческая забота, которой ты окружил меня тогда, показала мне, как все-таки я в этом нуждаюсь, как я по-прежнему ранима, как несмотря ни на что мне необходимы любовь, верность и принятие. Мне, сильной, независимой, как ты говоришь, европейской женщине, осознанно счастливой и всегда делающей выбор в пользу радости, которая все еще прячет испуганную маленькую девочку внутри. Девочку, которая никогда не была уверена в любви своего отца, – именно поэтому не согласится ни на что, кроме уверенности и надёжности. Девочку с неутолимой жаждой ласки и безграничной лаской нерастраченной.
Ты гладил мое лицо в ту ночь перед вылетом. Я засыпала, но даже с закрытыми глазами чувствовала, что ты смотришь на меня. Как ты смотришь на меня. Я это запомню.
И даже сейчас, когда я пишу это и горько плачу от страха, счастья и боли одновременно, ничего больше нет у меня к тебе, кроме благодарности и искреннего желания, чтобы ты непременно был счастлив. Что бы это для тебя ни значило.
