Основной темой повести «Москва – Тбилиси» являются извечные ценности, путь к которым иногда тернист, и надо пройти через длинную аллею соблазнов и искушений, пока не доберешься до границы добра и зла.
Герой романа – носитель всех тех положительных и отрицательных черт и явлений, которые присущи современному обществу. Перед читателем предстанут отдельные эпизоды и поучительные истории из нашего общего прошлого и перипетий наших дней.
Основной персонаж книги кардинально отличается от полукриминальных типажей, столь часто отображаемых в современной нам литературе и кинематографии. Зачастую это молодые люди, которые родились и выросли в центральном районе города, в приличных и благополучных семьях. Они живут в полном достатке, но, оступившись один раз на скользком жизненном пути, порой не способны остановиться: наркотики, оружие, уличные драки, потасовки, разборки…
Центральное действующее лицо повести «Москва – Тбилиси» – живой образ, возникший на основе личного жизненного опыта писателя. Непосредственность и внутренняя правдивость – вот основы произведения Нодара Мачарашвили, с опорой на которые мастерски возводятся все другие художественные коллизии книги.
Нодар Мачарашвили – увлеченный рассказчик. Это его самая сильная сторона как писателя. О чем бы он ни повествовал, будь то исполненная драматизма история царя Эрекле или приключившаяся с самим автором история, любой текст Нодара Мачарашвили затрагивает самые глубинные чувства человека, убеждает его в правоте автора и шаг за шагом постепенно втягивает в сложные, но в то же время доступные благодаря живому слову тяготы человеческой жизни. Мастерство Нодара Мачарашвили проявляется и в том, насколько правильно выстроены им диалоги. Автор избегает прямого переноса фраз из обыденных ситуаций в содержание своей книги, что часто встречается в современной нам литературе, сериалах и пьесах. Ведением диалога в правильной тональности писатель добивается того, что текст книги звучит как бы из глубины самой жизни. Тем самым автор дает читателю возможность на подсознательном уровне почувствовать, что он имеет дело с художественным реконструированием настоящего. Именно сохранение этого баланса является признаком подлинного мастерства и безыскусственности, а не то, как много богатых содержанием и красочных языком фраз хранится в записной книжке писателя.
Георгий ЛОБЖАНИДЗЕ
Мы с Леванико Чаладзе встретили Новый год в Гудаури. Слева, на холме, был возведен коттедж, который мы называли «гаражом». Он был до отказа забит лыжниками спортшколы, смотрителями канатной дороги – мохевцами, сванами-альпинистами и местными гаишниками. Все они, в безудержном веселье, с хохотом и гоготом, ждали наступления полуночи.
У нас были большие планы на утро первого января, и мы вроде уже обулись, взвалили на плечи лыжное снаряжение, но вчерашний праздник вдруг дал о себе знать, и мы без сил вновь рухнули в постель.
– Вставай, уже рассвело!
У меня над головой стоял Леван.
– О-ох… – простонал я и повернулся на другой бок.
– Вставай.
– В чем дело? Мы что, горим? – буркнул я и сел на кровати.
– На вот! Поправь здоровье, – с улыбкой Леван протянул мне стаканчик с 99-процентным спиртом.
– Но это же спирт, осел!
– Выпей, сразу полегчает.
– А сосуд поменьше нельзя было выбрать?
– Да пей же, наконец, хватит ворчать!
– А закусить?
Чаладзе взял со стола пластиковую бутылку кока-колы и протянул мне.
– Сегодня день судьбы? – осведомился я.
– Да.
– Мы вчера спали целый день?
– Ты спал, – ответил он с чувством превосходства.
– Поднимемся на гору?
– Ты и вчера туда собирался, да силенок не хватило…
– Ну конечно, у меня силенок не хватило… А ты с Кобой Цакадзе[1] потягался бы?
– С кем? – сдвинул брови к переносице Леван.
Мне стало лень излагать ему спортивную биографию Цакадзе, и я промолчал.
– Насчет спирта ты был прав. Может, нальешь еще? Я даже соображать стал лучше.
– А что я тебе говорил?
– Чем займемся?
– Есть чем. Приехали мои друзья.
– Кто именно?
– Сосо Гиоргобиани. Знаешь его?
– Нет. Он из квартала Окросубани?
– Из Воронцова.
– Стало быть, он не из твоего квартала?
– Это почему? Что разделило кварталы Окросубани и Воронцова?
– Нет, вы меня сведете с ума! Когда вам удобно, Плехановская, Воронцовская и Окросубани – это один и тот же район, если же вас что-то не устраивает, это уже три разных района, так?
– Ты лучше за своими Вера и Ваке присмотри.
– Ладно, ладно, плесни еще стаканчик, и я встаю.
Чаладзе, ухмыльнувшись, налил мне спирту из пятилитровой канистры для бензина. Я одним махом опрокинул стаканчик.
Сосо Гиоргобиани остановился в так называемых «Лимонах», в двух километрах от нашего коттеджа.
Мы встретились с ним в бильярдной, расположенной на втором этаже гостиницы «Лимоны». Он быль смугл, широкоплеч, с прямыми и черными как смоль волосами. Неудивительно, что пользовался успехом у женщин.
Впрочем, мое внимание привлекла не столько внешность, сколько позитивная аура, исходящая от него. В тот день Сосо обыграл нас с Чаладзе на русском бильярде и, довольный результатом игры, с улыбкой проводил нас до подъезда.
– Хороший парень, да? – спросил Леван, когда мы стали подниматься по заснеженному склону.
– Так себе, – пожал я плечами, всё еще досадуя на поражение.
Леван посмотрел на меня.
– Да, и́гры тебе определенно противопоказаны – будь то нарды, домино или бильярд. Мой совет: кончай играть. А то стоит тебе потерпеть поражение, и ты уже готов разрыдаться.
– Лучше о себе подумай, – буркнул я.
Через месяц я снова встретил Сосо в Гудаури. Я спускался по склону горы и вдруг увидел его метрах в двадцати от себя. Он, в черном комбинезоне, стоял на лыжах. Каждый шаг давался ему с трудом, словно ребенку, только что научившемуся ходить.
– Сандро! – закричал он, увидев меня. – Иди сюда!
В его голосе слышалось отчаяние, словно он висел на скале и вот-вот мог сорваться в бездну.
– Сосо! Ты что здесь делаешь?
– Пляшу лезгинку. Что еще остается человеку, впервые вставшему на лыжи?
– Ну-ну.
– Лучше бы подбодрил, – мой скептицизм ему явно не пришелся по душе.
– Не переживай – два-три дня и научишься, – успокоил его я.
– Да к черту эти лыжи! Айда ко мне в «Лимоны», выпьем.
– Давай.
– А где Чаладзе?
– Понятия не имею. Я его не добудился.
– Он тоже, наверное, такой же Томба[2], как я?
– Вроде того, – ответил я, и мы оба рассмеялись.
– Давай сейчас по домам, передохнём, а вечером жду к себе, – предложил Сосо.
– Отлично!
В условленное время я объявился у «Лимонов», но Гиоргобиани нигде не было видно. Поскольку я не знал, на каком этаже и в каком номере он обитает, да и в приемной не нашлось никого, кто бы мог дать мне нужную информацию, я вышел на улицу и стал кричать в окна: