– Как дела в университете? – спрашивает мама, а я жую яблоко, глядя прямо в глаза домашнему дьяволу – моему сводному брату. Николай. Ник.
– Нормально, – отвечаю, все еще не сводя взгляда с этого поганца.
– Это хорошо. Так, дети, я ухожу. Ужин в духовке. Перед тем, как его съесть, не забудьте подогреть. Мы с папой будем часам к семи. И не забудьте: завтра благотворительный вечер.
– Ага, – отзываемся мы в унисон.
Как только входная дверь за мамой закрывается, губы Ника кривятся в ухмылке.
– Еще раз ляпнешь кому-то в универе, что ты моя сестра, я тебя придушу.
– У тебя забыла спросить, кому и что мне говорить.
– Таких сук, как ты, никто не любит.
– Таких мудаков, как ты, презирают.
– Ага, и выстраиваются в очередь, чтобы потрахаться, – он откидывается на спинку стула и склоняет голову набок. – А вот ты, кажется, недотраханная.
– Пошел в жопу.
– И туда тоже, маленькая сучка.
Встав со стула, я показываю сводному братцу выразительный средний палец и, прихватив из холодильника бутылку воды, отчаливаю в свою комнату, гордо задрав подбородок.
Это несчастье по имени Ник появилось в моей жизни три месяца назад, когда наши родители какого-то черта решили пожениться. Два года встречались, не пытаясь даже знакомить друг друга со своими детьми. А тут внезапно решили, что им нужно спать вместе. И нет бы съехаться, оставив детей жить отдельно, они решили, что пришло время пожить большой дружной семьей. Ник ненавидит мою маму и меня, а я – только его самого. Отец у него нормальный мужик. Маму мою любит, на руках носит.
Зато это исчадие ада просто не дает мне нормальной жизни. Постоянно строит козни, подставляет меня. А в универе… Он там звезда. Старше меня на два курса. Он уже сколотил себе банду за четыре года. И, когда я перевелась, вся элита универа вполне закономерно демонстративно отвернулась от меня. Конечно, это он им приказал! Мудак, каких еще поискать.
А дома он совсем творит дичь. То демонстрирует своим дружкам мое нижнее белье, то однажды я нашла свои любимые трикотажные трусики с персонажем одного из мультфильма в чем-то липком и белесом. Когда поняла, что это, думала меня стошнит. Я швырнула их прямо в лицо гребаному извращенцу, обложив его трехэтажным матом. Но он только посмеялся и сказал, что в мои трусы только дрочить, их даже никому показывать нельзя. Отвратительный, мерзкий тип.
Еще раздражает его неуемная энергия. Когда родителей нет дома – а их почти никогда нет, – он постоянно тусуется тут. То с друзьями на заднем дворе гоняет мяч. Они все баскетболисты, и, конечно, стук мяча по настилу – это уже звук, который воспринимается в фоновом режиме. Как пение птиц. То он тащит в дом каких-то шлюх, которые орут как свиньи, которых режут. Что он там с ними делает – непонятно. То есть понятно, просто создается впечатление, что он их не трахает, а дерет.
Черт, секса так хочется…
Я рассталась с парнем почти сразу после переезда в этот город. Наши отношения не выдержали расстояния. Если быть точной, Матвей не сильно и напрягался в попытке сохранить мне верность. Еще один редкий мудак.
Вообще такое ощущение, что мою жизнь как будто кто-то проклял. Маме изменил мой отец, мой парень оказался мудаком, еще и этот говнюк появился в моей жизни. И что мне с ним делать? А что делать с тем, что, когда он трахает своих шлюх, я хочу быть на их месте?
К счастью, остаток дня я не вижу это порождение ада и могу спокойно заняться подготовкой к завтрашним занятиям. Зато следующим вечером он предстает во всей красе на благотворительном вечере наших родителей. Отец Ника решил провести его в одном из крупнейших отелей города, где позволяет площадь.
К вечеру я готовилась крайне тщательно в надежде познакомиться с кем-нибудь нормальным. Может, мне попадется хороший парень, который будет носить меня на руках и заботиться так, как я об этом мечтаю. Но вместо того, чтобы подцепить такого, я все время натыкаюсь на этого говнюка Ника.
Он одет с иголочки и расточает улыбки и свое обаяние налево и направо. Ему невозможно противостоять, и мой взгляд то и дело цепляется за короткую стрижку, маленькую серьгу в ухе, чувственные губы, крупное тело. Настолько крупное, что пошитый на заказ пиджак, кажется, сейчас треснет по швам.
Я медленно цежу Дом Периньон, наблюдая за многочисленной публикой.
– Почему ты не танцуешь, Лада? – спрашивает мама, становясь возле меня.
– Никто не приглашает, – пожимаю плечом. Вру, конечно. Уже трое подходили, но я отказала. Два престарелых Казановы, которые только то и делали, что пялились в мое декольте, и юный прыщавый соблазнитель, с которым я могла бы танцевать только из жалости.
– Как это так? Ты такая красавица, а сегодня – особенно, – удивляется мама.
– Как дела, девочки? – к нам присоединяется Владимир – мамин муж. – Не скучаете?
– Вот развлекаю Ладу, – отвечает мама. – Ее никто не пригласил на танец.
– Непорядок. Это срочно нужно исправить.
– Не надо ничего исправ… – я не успеваю договорить, как Владимир уже окликает мой ночной кошмар:
– Ник, пригласи Ладу на танец.
– Нет-нет, что вы, – быстро тараторю я. – Я не хочу танцевать. И туфли неудобные.
– Идем, – Ник дергает меня за руку, и мне ничего не остается, как пойти за ним. – Напросилась? – хмыкает он и, развернув лицом к себе, притягивает к своему телу.
Он твердый. В смысле мышцы у него твердые. Хватка рук крепкая, а плечи просто каменные. Я кладу руку на одно из них, борясь с соблазном погладить и потереться об это мощное тело, как кошка.
Едва начинается красивая мелодия, свет в зале приглушается, а танцпол заполняется людьми. Я удивлена, как эта каменная глыба легко двигается. Он кружит меня по танцполу, мягко наклоняя в моменты, когда музыка достигает пика.
В какой-то момент ладонь Ника съезжает с моей талии на бедро, и он легонько его сжимает. Я задыхаюсь от этого жеста.
– Ты что делаешь?
– Без трусиков? – спрашивает он, улыбаясь своей дьявольской улыбкой.
– Не твое собачье дело, – цежу сквозь зубы.
– Собираешься подцепить кого-то на эту толстую задницу? – он сжимает мою ягодицу и резко отпускает так, что она вибрирует.
– Пошел ты! Она не толстая.
– Толстая. Видела, какие аккуратные попки у моих девочек?
– И что? Засаживаешь им и туда? Наверное, только в тугой дырочке твой стручок может почувствовать себя нормально. В раздолбанных шлюшьих щелях он болтается как карандаш в стакане, – смеюсь я.
