Юрий Владимирович Макаров – офицер гвардии, служба которого была связана со знаменитым Семеновским полком, основанным Петром I. Юрий Макаров, в юности вступив в лейб-гвардии Семеновский полк, оставался верен ему даже в те времена, когда полк перестал существовать, а его офицеров, уцелевших в боях Первой мировой войны, разметало по миру. Но память о полке бывшие семеновцы хранили свято.
Юрий Макаров в мирное время, в 1907 году, был откомандирован на офицерские курсы восточных языков при Министерстве иностранных дел, изучил турецкий, персидский и арабский языки. В 1911 году он получил предложение перейти в аппарат МИД (вероятно, для совмещения дипломатической работы с военной разведкой) и оставил Семеновский полк. Но с началом Первой мировой войны вернулся в родной полк и отправился на фронт, в самую гущу боев.
Как он говорил, в этом была и «доля любви к полку, где почти все были мои товарищи и много искренних друзей. Допустить такую возможность, что они уйдут, а я сильный и еще молодой… буду в комфорте и в безопасности сидеть дома, было трудно. Невозможно также было себе представить, как я буду себя чувствовать и выглядеть, когда по окончании войны полк вернется домой, его будут встречать, приветствовать, чествовать… А что я буду тогда делать, окопавшийся в тылу поручик в запасе? Ну, а если убьют… У меня есть сын… Передам ему незапятнанное, честное имя…»
Макаров прошел трудные походы 1914–1915 годов, когда его подразделения теряли от 30 до 60 % состава, когда на глазах гибли товарищи, и сам он не раз был тяжело ранен, но после лечения возвращался в строй. Дождался перелома, когда появилась надежда на победу, а потом – полного развала армии в период бурных событий 1917 года…
Как и многие однополчане, Макаров оказался в эмиграции. Турция, Болгария, Франция, наконец, Аргентина. Последние десятилетия своей жизни он прожил в Буэнос-Айресе. В 1940-х годах Ю.В. Макаров начал работу над книгой воспоминаний. Темы послереволюционных скитаний в ней почти нет, только Россия и императорская гвардия… Множество интересных деталей, в том числе бытовых, портреты людей, занявших позже место на страницах учебников истории, широкая картина событий, увиденная глазами офицера… О чем-то он писал с юмором, что-то позволял себе покритиковать.
Очевидно, что к России советской у Макарова не было ни ненависти, ни злобы, он с интересом и гордостью следил за ходом боев Отечественной войны, когда сыновья русских солдат Первой мировой войны показали германской армии, на что они способны.
С болью вспоминая разброд и шатание на фронте после февраля 1917 года, отказ солдат подчиняться офицерам, Ю.В. Макаров писал:
«То, что через 28 лет, еще при жизни некоторых из этих офицеров, сыновья тех солдат, которых им приходилось успокаивать, уговаривать и упрашивать, возьмут Берлин, никому в голову придти не могло… То, что тогда творилось кругом, было мрачно, безнадежно и беспросветно. Ясно было одно, что бесчисленные кровавые жертвы принесены даром, что война проиграна, что армия разлагается… и чем это все кончится, одному Богу известно, вернее всего полной победой Германии и разделом России».
Тем более победным казался бывшему офицеру май 1945 года, когда он завершил работу над мемуарами.
Опубликованы воспоминания Ю.В. Макарова были в 1951 году в Буэнос-Айресе.
Моя служба в старой гвардии.
Война и мир офицера Семеновского полка.
1905–1917
Памяти русских воинов, отстаивавших родную землю на протяжении ее тысячелетней истории, посвящается
Семья, корпус, училище, выход в полк
Люди, описывающие свою жизнь или отрезок этой жизни, начинают обыкновенно со своей биографии. Те же, кто имеют честь и сомнительное счастье принадлежать к ныне вымершей породе российского дворянства, не забывают поговорить о своей родословной, причем почти всегда первый предок, «родоначальник», оказывается откуда-нибудь «выходцем», то из Швеции, то из цесарской земли, то, наконец, из Литвы. И чем дальше место, из которого вышел этот «выходец», тем считается почетнее.
Дворяне Безобразовы говорили, что они происходят от рыцаря шведа, который имел обыкновение выходить на битву «без образа». Дворяне Хомутовы рассказывали, что они ведут свою фамилию не от всем известного и очень полезного предмета русской упряжи, а от шотландца Хамильтона. Я никого не хочу задевать. Возможно, что так оно на самом деле и было, но не могу не отметить, что наиболее распространенная версия почти всегда была такая. Какой-нибудь «честной муж», с неудобопроизносимым именем, редко позже княжения Василия Темного, въезжает в Москву и поступает на службу к московскому государю, а от него уже ведут свое начало все дворяне Перфильевы, Савельевы, Кондратьевы и т. д.
Недавно мне попалась в руки изданная в Советском Союзе книга графа А.А. Игнатьева «50 лет в строю». При ближайшем рассмотрении оказалось, впрочем, что в строю им было прослужено четыре года, а 46 лет в штабах, в управлениях и за границей. В своей интересной книге почтенный автор, впоследствии генерал-майор советской службы, рассказывает, что о своей родословной он случайно узнал, уже будучи русским военным агентом в Париже. Свежо предание, но верится с трудом. Должен покаяться, что о своей собственной я узнал, будучи всего лишь поручиком и далеко не случайно, а специально для этой цели отправившись в Сенат, в Департамент герольдии, где мне показали очень толстую книгу нашего рода, над которой с большим интересом я просидел несколько часов. Из материалов этой книги и из кое-каких семейных преданий и документов мне удалось установить приблизительно следующее. Ни на каких «выходцев», в качестве предков, мне претендовать не приходится. Таковыми были обыкновенные костромские мужики, которые с незапамятных времен для своего скудного пропитания рубили густой костромской лес и ковыряли неплодородную костромскую землю.
Хоть и не очень яркий, без рыцарей и трубадуров, но свой феодализм существовал и на Руси. Вызывался он насущной необходимостью. Чтобы жить, Московское государство должно было выколачивать подати и вести постоянные чуть не ежегодные войны. «Сермяжным ратникам» нужны были командиры. Поэтому правящий, вернее, «служилый» класс рос непрерывно. Княжата, бояре и крупные дворяне из сидевших на их землях мужиков выбирали тех, кто позажиточнее и посмышленее, а московская власть «верстала» их землями и пустошами, конечно с сидевшими на них крестьянами. Это были тогдашние «кулаки», но слабое государство, естественно, держало упор на тех, кто был посильнее.
