Ножницы, отщелкивая приятный ритм, наводили порядок на голове Харуто Асакуры.
Каждый раз, когда ловкие пальцы девушки за его спиной захватывали очередную прядку, сердце Харуто пропускало удар. Тело как будто расплавилось под жаркими летними лучами, а ладони вспотели. Харуто вытер их под накидкой для стрижки, внимательно наблюдая в зеркало, чтобы парикмахер не заметила.
Волнистые волосы – не черные, а каштановые. Кофточка в горизонтальную полоску. Личико круглое, как кошачья мордочка. Сосредоточиваясь, девушка чуть-чуть поднимала брови.
Мисаки Ариакэ. Так звали ту, в кого влюбился Харуто.
В салоне ненавязчиво играла битловская «I Will», и лицо у молодого человека горело, как пережаренное на угольках рисовое тесто.
В этот визит она снова казалась ему невозможной милашкой. Какие гены нужно собрать, чтобы получилась такая прелесть? Харуто хотел немедленно выразить родителям девушки свою благодарность.
И вдруг Мисаки встретилась с ним взглядом в отражении. Харуто чуть не взлетел с кресла на первой космической: «Вот же! Она заметила, как я пялюсь!»
Но Мисаки только удивленно склонила голову набок:
– Что-то не так?
Похоже, не заметила пылкого взгляда Харуто.
– Ничего, ха-ха-ха! – натянуто рассмеялся он.
«Спокойствие, только спокойствие! Сегодня я пришел в салон с великой целью. Все очень серьезно. Начинается главная битва моей жизни!»
Молодой человек бросил взгляд за окно. Там вилась узкая дорога, а за ней раскинулась сакура. Дерево чуть кренилось вправо. Пышные соцветия в ярких лучах весеннего солнца радовали глаз. Нежный ветер увлекал за собой пригоршни лепестков, и они взвивались высоко в небо – не вид, а готовая фотография. Однако даже столь умиротворяющий пейзаж в эту минуту лишь приводил сердце Харуто в еще большее смятение.
На этой неделе цветение достигло пика. Скоро сакура начнет опадать. Времени в обрез. Если приглашать вместе любоваться цветами, то только сегодня!
Тем временем трэк сменился на битловскую же «She Loves You».
«Меня даже музыка подбадривает. Джон, Пол и остальные ребята – спасибо!»
Стратегию он уже разработал. Сейчас они заговорят ни о чем, и Харуто плавно перейдет к сакуре. Например: «Какой у вас любимый десерт?» – «Пудинг, пожалуй». – «А у меня сакура-моти[1]. Кстати, о сакуре! Самый сезон, правда? Я вроде читал, что на этой неделе пик цветения. А на следующей уже дожди обещают… О! Может, сходим вместе полюбоваться цветами?»
Вот, именно так. Очень естественное и стильное приглашение. Ну всё, в бой… Нет! Стоп! Все-таки от сакура-моти к сакуре – не чересчур ли притянуто за уши? Чересчур. Лучше начать сразу с «сезона».
Харуто наскреб из самых дальних уголков сердца всю смелость, собрал ее в кулак и раскрыл рот, но перенервничал и не смог выдавить ни звука. Прядки волос падали на пол песчинками в часах, отмеряя утекающие секунды, и молодой человек ерзал, пытаясь что-то предпринять. Наконец Харуто зажмурился и выпалил:
– Са! Са! Са… се… се… се… се…
О нет! Язык не слушался и так и не дошел до «сакуры». Еще чуть-чуть – и Мисаки решит, что он эхом откликается на щелканье ножниц, как распоследний чудик. Срочно! Приглашай! Будь мужчиной, Харуто Асакура!
– Много в последнее время заказов? – опередила его Мисаки.
– А?! Э, да нет. – Харуто растерялся от неожиданности.
– Нет? Ну, все равно: восхищаюсь профессиональными фотографами! Особенно такими, которые стараются прокормить себя исключительно ремеслом. Вам, кажется, двадцать четыре?
– Ну, ну да…
– Ого! Всего год разницы! Ну все, вы меня вдохновили. А, кстати, над какими сюжетами сейчас работаете? О, весна же – наверняка снимаете сакуру?
«Сакура»?! Харуто ухватился за кодовое слово, резво обернулся и воскликнул:
– Самый сезон сакуры, правда? Может, сходим полюбоваться…
Щелк! – пронзительно скрипнули ножницы.
Мисаки застыла как вкопанная и побелела словно полотно.
«Что такое? Ой, вы случайно прядь неровно обрезали? Не обращайте внимания!»
Тут Харуто заметил, что лезвия обагрены свежей кровью.
– Ой! А откуда кровь?
В следующий миг женщина на соседнем кресле завизжала, как героиня фильма ужасов. Следом, будто по сигналу, подняли переполох сотрудники салона. Кто-то из них закричал: «Полотенце, срочно! Скорую!»
Харуто озадаченно склонил голову набок. Что происходит-то?
– Простите!.. – пропищала Мисаки. Молодой человек перевел на нее взгляд и увидел, что из глаз девушки катятся слезы.
«Да п-п-плакать-то зачем? Неужели она настолько не хочет любоваться со мной сакурой? Ох, сейчас сам расплачусь!»
– За что же вы извиняетесь? – осторожно спросил, натягивая улыбку, Харуто, и девушка дрожащей рукой указала на пол. Там лежала окровавленная мочка уха.
Ого, вот как. А чья это, интересно?
И тут вдруг Харуто понял, что его.
Он перевел взгляд на зеркало, увидел залитое кровью левое ухо и чуть не выпал из кресла.
– А-а-а-а-а-а! У-у-ухо-о-о!
А из колонок уже играло битловское «Help!»
Харуто и не думал, что все так обернется…
От бессилия он, лежа на носилках в карете скорой помощи, закрыл глаза. Перед мысленным взором тут же возникла Мисаки.
Они встретились в самый обычный день на исходе лета.
Прошли бейсбольные соревнования среди старшеклассников, Харуто окончательно заскучал и решил, что пора уже привести в порядок неприлично отросшие волосы. Отправился в Симо-Китадзаву. Тот дешевенький салончик, где ему всегда делали стрижку за две тысячи иен, оказался закрыт, так что пришлось искать другой. В Симо-Китадзаве Харуто бывал нечасто, но в тот раз он собрался завернуть в «Вилледж вангард» за сборником фотографий со смешными, похожими на онигири котами. Поэтому лениво решил, что если по пути попадется недорогая симпатичная парикмахерская, то туда он и зайдет – и с таким настроением оседлал новенький горный велик матово-черного цвета.
Салон «Пенни-лейн» нашелся на углу жилого блока неподалеку от станции. Харуто заприметил белую, без единого пятнышка витрину. На ручке гордо висела табличка с вычурной надписью: «Пенни-лейн»[2]
